Яблони старца Амвросия (сборник)

– Благодарю тебя, владыко! – с низким поклоном промолвил он. – Как же ты хорошо говорил! Аж за сердце взяло! Это же ты про меня сказал… ведь я всю жизнь жил обманом. Что поделать, у нас, у купцов, завсегда так ведется: не обманешь – не продашь. Честный – глупый, плуту – счастье. А главное – барыш. Да только получается, что наши плутни нам же и выходят боком! За барышом гонимся, зато о самой главной ценности – о собственной душе – забываем. Но теперь я обещаю… я постараюсь жить и торговать честно. А тебе, за то что ты меня на путь истинный наставил, хочу сделать подарок. Есть у меня в лавке одна ткань, дорогая, заграничная. Такая ткань царям под стать. Но я хочу подарить ее тебе. Сошьешь из нее себе облачение и будешь самым нарядным из епископов! Нет-нет, не отказывайся, владыко! Кто, как не ты, достоин такого подарка! Пожалуйста, возьми его…

– Как тебя зовут? – спросил владыка Нонн.

– Ираклий, – ответил купец, смиренно склонив седеющую голову. – Владыко, умоляю, не погнушайся моим даром. Ведь это же от чистого сердца…

– Что ты, что ты, Ираклий! – успокоил его епископ. – Конечно, я с радостью приму твой подарок. Ты не будешь против, если я сейчас пошлю за ним своего диакона Иакова? Что ж, тогда ступайте с Богом! Благодарю тебя, Ираклий! Да благословит тебя Господь! И да поможет Он тебе выполнить твое обещание!

Поистине, что ни день, то искушение! Вчера мой епископ засмотрелся на разряженную блудницу, да так, что потом проплакал о ней весь вечер. А сегодня он соблазнился подарком этого плута-торгаша. Хотя в свое время наотрез отказался принять богатые дары, которые преподнес ему после своего крещения сарацинский князь… Пожалуй, нужно уговорить владыку Нонна поскорее вернуться в Илиополь. Не то не миновать новых искушений. Что тогда скажут люди? Не скажут, так подумают.

* * *

Обратно я возвращался, таща под мышкой увесистый сверток ткани – подарок Ираклия. По правде говоря, я и сам едва не разинул рот от удивления, когда купец, восторженно цокая языком и прищелкивая пальцами, развернул передо мной драгоценную материю. Она казалась сплошь вытканной из золота. А на сверкающем золотом поле, сплетаясь стеблями, цвели невиданные цветы, целые заросли цветов, в которых прятались пестрые звери и птицы. Пожалуй, купец прав: такая роскошная ткань лишь царям под стать. Впрочем, только ли царям? Кажется, из такой же ткани была и одежда танцовщицы Маргариты…

Боже, почему эта блудница нейдет у меня из памяти? Дай мне забыть о ней!

* * *

Поглощенный раздумьями, я не заметил, как сбился с пути. И немудрено: чужаку легко заблудиться в лабиринте антиохийских улиц и улочек. Разумеется, добросердечные прохожие пытались показать мне дорогу, оживленно жестикулируя и показывая руками то направо, то налево, то совсем наоборот. Следуя их указаниям, я долго блуждал туда-сюда. Пока не оказался на невольничьем рынке.

Как раз в это время на помост, куда работорговцы выставляли на продажу свой живой товар, вывели двух нагих девочек-подростков. Они плакали и испуганно жались друг к другу, словно предчувствуя неминуемую разлуку. А торговец на все лады расхваливал свой товар: девственницы… смышленые… годятся для любых услуг…

К одной из девочек подошел смуглый мужчина средних лет в сопровождении двух чернокожих безбородых рабов. Осмотрел ее так деловито и цинично, как не осматривают и животных. Затем извлек из кармана увесистый кошелек и, отсчитав торговцу нужную сумму, дал знак своим слугам, чтобы они забрали покупку.

Я закрыл глаза, чтобы не видеть, что будет дальше. И заткнул уши, чтобы не слышать плача и криков несчастных девочек. Но все-таки в моих ушах стоял отчаянный детский крик:

– Иаков! Братик мой! Иаков!

Потому что когда-то, давным-давно, еще ребенком, и я стоял на таком же помосте, прижавшись к белокурой девочке, которой приходился младшим братом. А человек, который только что купил мою сестру, указывал на нее своим слугам…

Когда я решился открыть глаза, с помоста сводили уже вторую девочку. Ее купила пожилая, строгая на вид женщина в темных одеждах. И, прикрыв наготу маленькой рабыни полой своей накидки, увела ее с собой.

– Ишь ты! – глубокомысленно произнес стоявший рядом со мной бедно одетый старик, почесывая загорелую лысину. – Вот ведь оно как вышло-то… Родные сестры, а планида у них разная… Да что ты на меня так пялишься, парень! – обратился он ко мне. – Я правду говорю. Первую-то девчонку знаешь кто купил? Да где тебе знать, ты ведь, кажись, нездешний. Так я тебе скажу: купил ее сам Симмах, тот самый, что здесь неподалеку притон держит. Вот и смекай, что он с этой бедняжкой сделает… Зато второй повезло: в хорошие руки попала. Мать Мастридия ее крестит, вырастит-выкормит, грамоте да рукоделиям научит. Глядишь, и девчонка тоже монашкой станет. Вот ведь как Господь-то устраивает. Родная кровь – а судьбы разные. А почему оно так – Бог весть [49] . Да что ты на меня так смотришь, а? Голову, что ль, солнцем напекло?