Яд для императора

— Нет, не послышалось, — кивнул Углов. — И что же? Полковник Кузнецов упомянул, что граф командует артиллеристами, а наш Ахмет — пехотинец. Так что…

— «Так что!» «И что же» — иронически передразнивая статского советника, вскричала Катя. — При чем здесь Ахмет? Совершенно ни при чем! Быть в этой эпохе — и не встретиться ни с кем, кто составил ее гордость и славу! Ладно, пусть Достоевский недоступен, он сейчас в Семипалатинске; Тургенев, насколько я знаю, в Германии, но Лев Николаевич здесь, в нескольких верстах — и я его не увижу? Не поговорю? Никогда себе этого не прощу!

— Ничего не понимаю! — воскликнул поручик Машников. — Давеча Кирилл Андреевич спрашивал о графе, хотя говорил, что незнаком, теперь вы… Да что в нем такого? В России много молодых людей знатных родов!

— Тут, поручик, знатность особого рода, — заметил Углов.

Затем, обращаясь к жене, произнес:

— Предложение твое несколько неожиданное, но… другого выхода у нас, как видно, просто нет. Попробуем! Заодно и с графом побеседуешь… если удастся…

Следует признать, что Екатерина Дмитриевна сама была не совсем уверена в осуществимости своего плана. Однако, к ее удивлению, все прошло как по писаному. В полковом госпитале, располагавшемся на окраине селения Старые Шули, ее встретил начальник госпиталя подполковник медицинской службы Федор Кузьмич Глухарев — сухопарый энергичный старичок шестидесяти с лишним лет с аккуратно подстриженной бородкой. Изучив Катино удостоверение об окончании курсов сестер милосердия (ловко изготовленное Игорем) и задав соискательнице несколько вопросов медицинского характера, подполковник заявил:

— Я вижу, что в области теории вы, голубушка, подготовлены весьма основательно. А что до практической части, то вы сможете показать свои навыки в деле, возле операционного стола. Серьезных боев сейчас нет, однако перестрелки случаются. А стало быть, имеются пулевые ранения. Оперируем каждый день. Так что, возможно, уже сегодня я вас вызову. Пока идите, отыщите палатку, где живут сестры милосердия, и располагайтесь.

Палатка милосердных сестер оказалась самой маленькой в медицинском лагере.

— Сначала думали, что нас будет шестеро, — рассказала Кате девушка Соня, встреченная ею в палатке. — И действительно, поначалу сестер было много, даже некоторый избыток; Федор Кузьмич распорядился вторую палатку поставить. Но потом, когда последовали неудачи на фронте и выяснились трудности походной жизни, наши девушки увяли и засобирались домой. Сейчас нас здесь всего двое, я и Надя Кострикина, вы будете третья.

— А вам с Надей что помогло вытерпеть трудности? — спросила Катя.

— У Нади муж служит в соседнем полку, — объяснила девушка. — Так что она рядом с любимым человеком. А я рассматриваю свою работу как служение; это меня поддерживает.

— Служение кому — Богу?

— Нет, что вы, я же не монашка, — усмехнулась Соня. — Не Богу, а народу! Народу, который мы, дворяне, так плохо знаем. Наблюдая за жизнью солдат, я лучше узнаю простой народ, а также выполняю свой общественный долг.

— Ах, вот оно что… — понимающе произнесла Половцева. — В таком случае у вас вскоре возникнет желание не только изучать народ, но и просвещать его. А еще — звать на борьбу…

— Как вы верно говорите! — воскликнула Соня. — Я уже сама об этом думала! Вот только посоветоваться не с кем. Может, вы такого же образа мыслей? Тоже намерены бороться с несправедливостью? Вместе нам было бы намного легче…

— Нет, бороться я пока не готова, — отвечала Катя. — Я приехала сюда, как и вы, чтобы изучить психологию простого народа. Намерена беседовать с солдатами. Если нужно, помогать им писать письма домой…

— Но, может быть, позже и вы придете к мысли о необходимости борьбы? — не сдавалась Соня. — Я буду на вас надеяться! Вы значительно старше меня и могли бы мне сильно помочь!

Катя не стала разуверять свою новую товарку. Заняв свободную койку и оставив вещи в палатке, она надела косынку с вышитым на ней крестом и такой же передник — знак милосердных сестер — и отправилась бродить по лагерю.

Лагерь Одесского пехотного полка представлял собой целый город, состоящий из нескольких кварталов. Палатки стояли строго по линиям, возле каждой виднелась табличка с номером роты и батальона. Огромные, вмещавшие по 50 человек, палатки для нижних чинов чередовались с аккуратными полотняными домиками офицеров.

Катя не знала, в каком батальоне и какой роте несет службу рядовой Бердыев. Значит, в первую очередь следовало это установить. Она подошла к первой же встреченной офицерской палатке, встала у входа и позвала:

— Господин офицер!

Дверное полотнище колыхнулось, и из палатки показалась голова в белой фуражке с солдатским околышем. Затем показался и весь солдат с лихо закрученными усами. На ходу он что-то дожевывал: как видно, Катя помешала его трапезе. Очевидно, это был вестовой или денщик, состоящий при офицере. Окинув взглядом Катин платок и передник с крестом, он понял, с кем имеет дело, и спросил:

— Чего угодно, барышня? Его благородие господин Колокольцев в палатке господина Прянишникова, батальонного командира.