Яд минувшего

Вино на столе очередным соблазном или напоминанием о запретах, смешным напоминанием, мелким… Он не пил вечером, не пил ночью, не станет пить и утром. Есть вещи, которые пьянят сильнее. Например, жизнь. Ты думал, что заткнул дыру, что не твои это желания и не твои слова, а судьба тебя обыграла. И поделом – не говори, если тебя слышат. Не говори, если не знаешь.

Синие звезды на скатерти, как непривычно они выглядят на беленом полотне. Пусть остаются. Рядом с кошельком. Брошенный кошелек, ненужные драгоценности, невыпитое вино, уставшая женщина… Аллегория тщеты и упущенных радостей, как сказал бы Сильвестр, а сегодня нужны сталь, свинец и немного удачи. Куда меньше, чем обычно. Как звали того храбреца, что не убоялся ни изначальной твари, ни полчищ варитов и умер на месте, получив за шиворот лягушку? Твоя лягушка тебя ждет, одна радость, сегодня все закончится. Совсем. Это не только твой конец, это конец ловушки, больше в нее никто не попадет. Больше некому.

Скрип двери, утренний холод… День будет ясным и холодным, еще не зима, уже не осень, очень подходящий день. Жаль, не выйдет напоследок глянуть на цветущие гранаты или хотя бы на сирень. Старые площади в лиловой и белой пене, они еще будут, и это правильно, потому что они, если угодно, и есть Вечность… Если нет боли, смерть делает нас сентиментальными. Нет ничего глупей предсмертных писем, это ли не доказательство того, что смерть глупа?

Моро тянет морду, тихо, радостно ржет, а вот это он зря. Помолчи, не надо! Нехорошо тебя впутывать в сегодняшнюю смерть, но иначе не выходит. То, что можешь ты, не сможет никто, тут мы парочка хоть куда!

Любопытно, что будет дальше. Обидно смахнуть карты со стола и не увидеть, как их подберут, но как же красиво ты влип! Под такую притчу старик Рафиано четыре договора подпишет, один другого золотее. И подпишет! Но сначала будет война, жаль, уже не твоя.

Отодвинуть засов, отворить ворота, вскочить в седло и не оглядываться. Сзади – туман, впереди – дым, в котором прячется пламя. Дым от пороха белый и мертвый, дерево живое, и горит оно черным.

Черный и белый – два дыма и флаг, которому ты задолжал, а твой последний дом уже далеко. Забавный такой дом… Шесть окон, облетевший виноград, скрипучие ворота, измятая скатерть, женщина без имени – ничего этого больше нет, осталась только дорога, ей по тебе и плакать, а еще лучше – смеяться.