Яд минувшего

Повелевающий Волнами попрощался, и Мэллит осталась одна в желтой от свечей комнате. Здесь жила сестра барона, имя которого гоганни не разобрала. Она казалась счастливой и ждала жениха, а он был воином. Что легче: потерять любимого или любовь? Раньше Мэллит знала ответ, но любовь мертва, бывшее очевидным затянуло туманом, а достославный из достославных ушел. Почему? Как вышло, что мудрость забыла и закон, и справедливость?

– Госпожа баронесса, – красивая девушка с желтыми волосами присела и улыбнулась, – меня зовут Грета. Я буду служить вам. Ваша постель готова, я помогу вам раздеться и умыться.

– Мне не нужна помощь, – Мэллит постаралась, чтобы голос ее звучал уверенно, – благодарю тебя. Иди.

– Я буду в передней, – названная Гретой поклонилась и вышла. Если б волосы Мэллит были желтыми, а бедра – широкими, сказал бы ей первородный Альдо то, что сказал? Его душу источила ложь, а душу названного Робером – жалость. Оба называли ничтожную красавицей, и глупая верила.

Гоганни вздохнула и умыла лицо и желавшие лить слезы глаза. Утомленное дорогой тело просило покоя, но покой несет сон, а сны полны лунной зелени и горячего песка.

Правнуки Кабиоховы не спят четырежды в месяц, ставшая Залогом боялась уснуть со дня своего величайшего горя. И все-таки засыпала, чтобы оказаться на озерном берегу, зная, что гнилая зелень предвещает беды, от которых не уйти.

Ноги тонут в песке, сухом и сером, мертвые деревья тянутся к пустому небу, у них нет тени. Нет тени и у покрытых трещинами камней, и у бредущей вдоль кромки воды лошади. Вода нестерпимо блестит, но на небе не видно солнца, озеро светится само по себе и в его глубинах шевелится нечто чудовищное. От озера не уйти, ты бежишь, а оно ползет следом вместе с валом мертвых водорослей и бредущим конем. Ноги вязнут в холодном сухом песке, не оставляя следов.

– Ты… – шепчет песок.

– Ты… – дышит в спину озеро.

– Ты… – раздвигаются знакомые губы, обдавая сладкой озерной гнилью, – ты…

– Ты… – Гоганни вздрогнула и открыла глаза. Было холодно и сыро: древний камень вбирал тепло, как соль вбирает воду. Два свечных огарка и масляная лампа не могли разогнать наполнившей спальню темноты. Девушка облизала пересохшие губы. Уходящий сон кружил голову, но Мэллит уже понимала и еще помнила. Она не хотела засыпать и все равно заснула в кресле у печи, но нет огня, который горел бы вечно. Все проходит, стареет, умирает…

Разбуженная холодом гоганни беспомощно оглянулась, словно за спиной кто-то стоял, и увидела окно, красноватую луну и увенчанные стрелами черные крыши. Из-за самой высокой показалась звезда, одинокая и яркая, вздрогнула и покатилась вниз. Искрящийся росчерк прочертил небо и погас, в черное окно застучал кто-то невидимый, и шрам на груди откликнулся резкой болью.

Мэллит собралась с силами и спрыгнула с кресла на лохматую шкуру. Узкое облако разрубило луну, окрасилось красным и уползло за дальнюю башню – поднялся ветер. Это он стучался в окна, срывал звезды и выл в трубах, а остальное нашептали страх, холод и сон. Гоганни глубоко вздохнула, тронула шрам и поднесла к глазам пальцы. Крови не было, а за стеной спала названная Гретой, ее можно позвать, попросить воды или свечей, просто разбудить… Огонек в ночнике забился рыжим мотыльком – масло было на исходе, догорела и одна из свечей. Девушка взяла последний огарок и распахнула дверь. На пороге стоял бледный высокий воин, и Мэллит его знала.

2

– Ты, – сказал гость, – ты…

Слово было знакомым и страшным, слово, но не голос и не лицо!

– Назва… Граф Гонт? – прошептала гоганни, сжимая свечу. – Я не ждала… вас… Но я… рада.

Глаза названного Удо были закрыты, он пришел без оружия и без камзола.

– Ты… – Огонек в руках Мэллит погас, но тьма не пришла. Или пришла, но не скрыла ночного гостя. Лицо названного Удо было спокойным и молодым, а волосы слиплись, словно он вышел из воды. Из зеленой сонной воды, как и тот, другой…

– Что ищет блистательный? – Боль в груди заставила покачнуться и отступить. – То есть… Сударь, что вам угодно?

Первородный не открыл глаз и не улыбнулся, как улыбался в Сакаци. С тех пор случилось многое. Названный Удо потерял брата, оскорбил повелителя и был изгнан. Мэллит не изгоняли, она бежала сама…

– Ты можешь не звать, но я войду. Меня ведет не память тепла, а память холода.

Гость шагнул через порог, и вместе с ним шагнул свет, багряный, как на закате.

– Что хочет… – Губы не слушались, а шрам горел, словно в рану вернулся кинжал, и был он раскаленным. – Что…