Яд минувшего

Повернувшись к дочери спиной, капитанша уткнулась взглядом в окно. Джоанна каждое утро честно открывала внутренние ставни, но сегодня это явно было лишним. Нет, Луиза ничего не имела против снега, когда тот лежал смирно или лениво кружил в свете фонарей, но кипящее серое варево пугало. И еще пугала моль, вернее, ее отсутствие.

Проклятые серые бабочки в один прекрасный день принялись дохнуть и сдохли все до единой. Замок словно запорошило серым пеплом, и ничего хорошего в этом не было, как и в дворовых псах, которых по случаю ненастья пустили на кухню и в конюшни, а поганцы скреблись в двери и выли, тревожа лошадей.

– Это волки, – объясняли слуги, – подобрались близко к замку и справляют свои свадьбы.

Луиза выходила на двор и слушала – сквозь свист ветра и впрямь прорывался отдаленный вой. Возможно, это были и волки, но четыре свечи в спальне госпожи Арамона и в комнатах Айрис и Селины не гасли ни днем ни ночью. Надорцы терпели: то ли привыкли, то ли сами боялись.

– Мама, – объявила Сэль, – тебе показалось. Все в порядке.

– Ты уверена? – Разумеется, в порядке, Эйвон всегда затягивает на совесть, но дочке нечего смотреть в угол и теребить ожерелье. – Айрис на конюшне?

– Да, она… Мама!

– Успокойся, это что-то свалилось, – быстро сказала капитанша. – Что-то тяжелое… Похоже, на лестнице, там пропасть всякой дряни железной…

Второй удар был легче, третий казался таким же, как и второй. Пол слабо задрожал, но как-то странно, словно по лестницам прокатился чугунный шар, замер и вновь застучал, глухо и сильно. Впору подумать, что внизу пляшут, но кто бы в Надоре посмел веселиться, да еще в час вечерней молитвы? Луиза вышла на середину комнаты и прислушалась. Стук не ослабевал, но и не усиливался. За облезлыми шпалерами что-то с шуршанием осыпа́лось, под крышей трещало, с кресла на пол один за другим падали клубки – алый, розовый, зеленый…

– Сударыня! – влетевшая Джоанна была бы смешной, если б под этот треск и уханье можно было смеяться. – Сударыня… Он там! В Гербовом зале… Там!.. Туда пошло… Наверное… Ой!

– Кто? – Айрис на конюшне с лошадьми, Мирабелла – в церкви, а где Эйвон?

– Он, – выдохнула Джоанна, – он… Невепрь!

– Не вепрь? – переспросила Луиза. – А кто? Баран? Болван? Выходец? Бери четыре свечи и пошли. Селина, сиди здесь.

– Нет! – Дочка опомнилась раньше прислуги, еще бы, она же видела… Дважды – и в Кошоне, и в Багерлее. – Я с тобой… Я умею!

Умеет она! Арнольд едва не разнес дверь, что же может натворить явившийся с того света почти святой? Правда благородный Эгмонт домой не торопится… Или захаживает, просто чужие не знают?

Лестница трещала и скрипела, редкие светильники уныло раскачивались, сзади охала камеристка, на кухне выли. Откуда-то выскочил Эйвон, пристроился рядом. Если Джоанна и догадалась, то не скажет, а остальные? Пол дрожал все сильнее, но идти было можно, так идешь по мосту, на котором пляшут пьяные возчики.

Луиза пошла быстрее, потом побежала. Проклятье, в этом умоленном кубле рябины и той нет, остаются свечи и слова, только бы не спутать!

– Селина, ты… помнишь?

– Да, мама, – заверила на бегу дочь, – да, помню…

Двери в Гербовой зал были распахнуты, словно во время приема. На пороге торчала Айрис в мокром плаще. Только ее здесь и не хватало!

– Не входите!.. – взвыла Джоанна. – Сударыня, не входите!

– Я войду! – Эйвон обнажил шпагу – надо же, пригодилась! – и канул в топающую тьму. Луиза торопливо зажгла свечки, первую выхватила Айри, вторую взяла Селина, третью капитанша сунула служанке:

– Хватит клацать зубами!

– Невепрь, – пробормотала Джоанна, но взяла. Луиза шагнула за порог, и мрак рассеялся, а может, она сама превратилась в кошку. Грохотало, пахло гарью, серый сумрак мешался с пылью, что-то сыпалось с потолка – какое-то сухое крошево. Луиза подняла свечу, золотой язычок не помогал, но и не мешал. Заполнившей Гербовой зал сизой полумгле было все равно, как и тому невидимому, что то ли плясало, то ли просто скакало по отчаянно скрипящим доскам над лежащим ничком Эйвоном. Луиза рванулась вперед, бесполезная свеча погасла, Ларак глухо застонал и встал на четвереньки. Слава Создателю, жив!

Госпожа Арамона хлопнулась на колени рядом с любовником, тот забормотал что-то невнятное и затряс головой. С пистолетным треском лопнула доска, в ноздри, в горло, в глаза набилась застарелая пыль, навернулись слезы, Луиза отчаянно чихнула, зажмурилась и увидела… Нет, это не было выходцем, это вообще не было ничем.

Больше всего оно походило на копну черной свалявшейся шерсти. Черное, бесформенное, мягкое, без головы и без хвоста, но с четырьмя раздвоенными копытцами, алыми, словно натертыми киноварью, оно угрюмо скакало на одном месте, грохая по рассохшейся древесине. Тупые удары разносились по замку, а вообразившая себя барабанщиком тварь и не думала униматься. Луиза затрясла головой и раскрыла глаза. Черная копна пропала, остался грохот и сидящий на полу Эйвон. Из носа у него шла кровь.

– Ураторе Кланние, – зашипело сзади, – те урсти пентони меи нирати…