Яд-шоколад

Дмитрий Момзен вспомнил, как два года назад, когда завертелась вся та история, когда ими внезапно заинтересовались следственный комитет и прокуратура, когда его вызывали на допрос по поводу названия рок-группы, о, тогда пришлось повозиться и попотеть. И тут дома, в Логове, тоже. Он приглашал сюда специалистов из охранной фирмы — полная дезактивация пространства. Спецы искали по всему особняку прослушку, «возможно» установленную органами, искали замаскированные «жучки». А спецкибер — ищейка ставил защитную блокировку на телефонные номера, которыми пользовались «Рейнские романтики» в особых случаях.

И все эти меры предосторожности, очень дорогостоящие, могли полететь к черту, если бы в группу… нет, в их «военно-исторический клуб» затесался бы вот такой придурок с куриными мозгами!

Рейнские романтики собрались внизу в зале собраний за круглым дубовым столом. Было шумно, оживленно, как в любой мужской компании единомышленников. Пили пиво — кто темное, кто светлое, закусывали едой, заказанной в ближайшем ресторане на улице Полянка.

Олег Шашкин по прозвищу Жирдяй тоже здесь. Он спросил негромко:

— Ну как? Годится?

— Кто?

— Ну этот пацан, с которым ты говорил сейчас.

— Кто его рекомендовал? — спросил Дмитрий Момзен.

— Суслов.

— Суслов рехнулся?

— Он сказал, у этого типа отец зампред комитета… Там, на Краснопресненской, сидит в большом доме. Ты же сам говорил, нам нужны связи во власти. — Олег Шашкин по прозвищу Жирдяй недоумевал: — Что, не пойдет, мы его не примем? Но Суслов же…

— Суслов здесь сегодня? — громко спросил Дмитрий Момзен Рейнских романтиков.

— Да, я тут, Дима. — За круглым столом сидел крупный солидный вальяжный парень. Он скинул куртку и сидел в камуфляжной майке — накачанные бицепсы все в татуировках.

Татуироваться Рейнские романтики обожали. Это своеобразный код. По татуировкам они определяли много чего и узнавали друг о друге много чего тоже.

— Твой протеже, брат. Я его не пропущу к баллотировке.

Тут надо заметить, что в «Туле» в Рейнские романтики вступали не абы как. Нет, имелся специальный ритуал посвящения. А затем шла баллотировка и голосование. В стеклянный куб опускались камни — белые и темные. Ну как в античности в древних Афинах. Если белых больше, новичка принимали в «Туле».

— Почему? У него отец в правительстве работает. Ты же сам говорил, брат Димон, ты сколько раз нас учил, что нам такие люди как воздух необходимы, — татуированный Суслов, сам недавно принятый в «Туле», развел руками.

— Отец, может, и в правительстве. А парень совсем глупый. Дураки, они хуже ФСБ, — сказал Дмитрий Момзен.

— Я старался, пацан хочет к нам. Он слышал про «Туле».

— В ночном клубе, — сказал Дмитрий Момзен. — Но мы, кажется, давно переросли ночные клубы и всю эту хрень. Еще тогда, два года назад… Мы переросли всю это долбаную хрень, или я не прав, братья мои?

— Да, да! — послышались голоса за круглым столом.

— Я много раз говорил вам, что, когда придет час бросить вызов властям, — Дмитрий Момзен обвел взглядом круглый стол, уставленный бокалами с пивом и тарелками с закуской, — когда мы устроим в этой бедной затюканной стране военный путч, переворот, у нас сразу же возникнет острая нужда в преданных делу соратниках.

— Но парень же хотел к нам… молодой, мы могли научить его что к чему, если надо, вправить мозги…

— Да, в преданных делу, нашему великому делу на благо нации, — отчеканил Дмитрий Момзен. — Но идиот, преданный делу, — это… Может, в правительстве, где работает его падре, это приветствуется… Но тут у нас в союзе «Туле» это хуже чумы. Повторите, что я сказал!

Он прорычал это как лев — громко и яростно и ударил с размаху кулаком по столу.

— Ну! Я кому сказал! Повторить!

— Это хуже чумы! — подхватили хором Рейнские романтики.

— Громче! Еще!

— Это хуже чумы! Хуже ФСБ! — грянуло за круглым дубовым столом.