Ядовитое кино

В комнате Черноусов подошел к шифоньеру, выдвинул ящик и вытащил из него довольно солидную резную шкатулку красного дерева. Впечатление, произведенное шкатулкой, тут же было испорчено: Черноусов извлек из нее самый заурядный матерчатый кисет и трубку с массивным чубуком. Потянул за бретельку – узел на кисете сразу не развязался. Черноусов выругался, потянул снова и в конце концов справился. Он не спеша набил трубку, чиркнул спичкой и закурил.

Зверев поморщился, он не особо любил запах заурядного самосада, и огляделся. Комната Черноусова отличалась от комнаты Шахова так, как, пожалуй, отличается королевский дворец от загаженного сарая. Здесь все лежало на своих местах, причем лежало так, как будто каждую вещь здесь приклеили. Майор усмехнулся, отметив про себя, какие же все-таки разные люди эти киношники, и без приглашения уселся на ближайший стул.

– Итак, давайте начнем.

Черноусов судорожно закивал:

– Давайте.

– Вы ведь наверняка уже знаете, как был отравлен Качинский?

Черноусов отпрянул и выронил спички:

– Ничего я не знаю!

– Разве Зотов не поделился с вами своими соображениями на этот счет?

– Со мной? Соображениями? Я вообще не понимаю, при чем тут Зотов.

Зверев покачал головой: «Значит, насчет этого Зотов не соврал. Чего же актеришка так нервничает?»

– По-моему, вы первый, кто не знает, что яд Качинскому подмешали в пачку с содой.

– Но я действительно слышу об этом впервые!

– Ну что ж, тогда я сам вам сообщаю об этом. Когда Качинский собрал вас в фойе общежития, у него началась изжога, и Софья Горшкова сделала ему содовый раствор. При этом, по окончании мероприятия, она забыла открытую пачку на окне, и кто-то подсыпал туда сильнейший яд рицин. Отсюда мой первый вопрос: когда вы выходили из фойе, там еще кто-нибудь оставался?

Черноусов выдохнул дым, нахмурил брови:

– Я вышел одним из последних, но в помещении еще оставались Рождественская и Зотов, возможно, Быков, но он ушел прямо вслед за мной. Кажется, так.

– А позже вы не возвращались?

– Не возвращался.

– Что вы делали следующим днем, когда Качинского увезли на «Скорой»?

– Ходил прогуляться, а что?

– И долго вы гуляли?

– Чуть ли не до вечера.

– Когда вернулись?

– Когда явилась милиция и начался обыск.

Зверев выждал паузу:

– А когда вы потеряли кисет?

Черноусов снова вздрогнул:

– Вот мой кисет…

Зверев взял кисет и повертел его в руках.

– Я слышал, что ваш кисет был из кожи, а это простая тряпка…

– Да-да, простите! Я действительно потерял кисет, когда ходил на прогулку, потом долго его искал и на следующий день на рынке купил новый.

Зверев развязал кисет и понюхал его содержимое.

– А табачок-то дрянь! Я это понял сразу, как только вы раскурили трубку.

– Вы правы. Но я же уже сказал, что мой старый кисет пропал. Он был доверху наполнен дорогим английским табаком «Сэмюэл Гавит». Это очень дорогой и хороший табак. Когда кисет пропал, соответственно, пропал и табак. Эту дрянь, которую я курю сейчас, я тоже купил на барахолке. Я пытался отыскать что-нибудь стоящее, но – увы.

Черноусов встал, выбил из трубки остатки табака и убрал ее в шкатулку.

– В день смерти Качинского после посещения барахолки вы вернулись к себе?

– Да.

– Вы выходили после этого?

Черноусов снова вздрогнул.

– Да. Я снова ходил гулять.

– Снова искали кисет?

– Да.

– Во сколько вы вернулись к себе?

– Не помню! Я не смотрел на часы, но это случилось уже затемно.

– Вы видели в тот вечер Быкова?

– Нет.

Зверев отодвинулся назад и сделал паузу.

– У вас все? – робко поинтересовался Черноусов.

– Не совсем. Кто, по-вашему, мог убить Качинского?

Черноусов пожал плечами:

– Я этого не знаю.

– Мне говорили, что он был тиран и многие его ненавидели.

– Может, и так, но я не знаю…

– Качинский во время работы мог оскорбить любого! Это так?

– Наверное.

– Вас он тоже оскорблял?

– Не больше, чем других.

– Но все-таки оскорблял?

– Возможно…

Зверев тихо выругался.

– Вы знали о том, что накануне своей смерти Быков подрался с Уточкиным?

– Что?

Зверев снова выругался, на этот раз уже в полный голос.

– Я вижу, вы не хотите мне помогать.

– Почему?

Зверев встал. Черноусов тоже вскочил, по его виску стекала капелька пота.

– Я не прощаюсь! – рявкнул Зверев и вышел в коридор.

«Дерганый он какой-то, нужно будет к нему присмотреться», – решил майор и принялся искать жилище последнего свидетеля из «четверки».

* * *

Маргарита Юрьевна Фирсова, главный художник-костюмер фильма, встретила Зверева на пороге. Она бегло окинула его взглядом так, словно хотела всего лишь оценить его габариты: рост, вес, размер обуви. То, что при первой встрече обычно так впечатляло прочих женщин – дорогой костюм цвета кофе с молоком, модный галстук, накрахмаленная рубашка и мягкие туфли из поросячьей кожи, – видимо, на этот раз не было оценено должным образом. Звереву показалось, что эта женщина просто прикидывала в уме, как бы она одела незваного гостя, будь на то ее воля.