– Я пугаю? Ты их сама боишься, глазастая. Куколки мои тебе ничего дурного не сделают, а когда-нибудь и твоими станут. Но любая вещь страшной делается, когда сам её бояться начинаешь.
– А всё-таки жуткие. Глаза у них… как огни в лесу.
– Вот перестанешь бояться – глаза и погаснут, – усмехнулась Абыда. – Да и некогда тебе бояться, сейчас вышивать начнём. Бери иглу. Бери нитку. Натягивай… Вот так обрывай. Куда руками лезешь? Колдовством! Колдовством рви!
– Как колдовством?
– Как чувствуешь. Тяни!
– Да как?
– Как чувствуешь! Натяни! До предела натяни, будь сильней, чем нитка!
Застучало в ушах; раскалилась иголка в пальцах. Ярина взвизгнула и выпустила её. Игла ударилась об пол, и в тот же миг гулкий, тугой звон пошёл на весь Лес – будто не стружка железная щёлкнула о деревянные половицы, а чугунный шар ударился о ледяной металл. Всё затихло: птицы, кроны, ветер, зверьё, земля.
Лопнув, порвалась нитка.
– Тишину запомнила? – спросила Абыда как ни в чём не бывало. Вспотевшая, взъерошенная Ярина медленно подняла глаза. Сердце колотилось так, что, казалось, выпрыгнет через горло и покатится, подпрыгивая. – Такая бывает, когда нарушается Равновесие. Только длится не мгновенье, а долго, долго.
Ярина подула на пальцы. Тихо переспросила:
– Равновесие?
– Хтонь и Лес сколько стоят, столько в Равновесии держаться. Но если что на одной стороне перевесит – другая пошатнётся. И всему порядку конец.
– А что может перевесить?
– Мало ли что. Знаки, кровь. Ворожба. Злоба. Да и добро тоже. Но это ты потом узнаешь, позже. Рано о таком думать, пока ничему толком не научилась. Ты пока лучше подумай: почувствовала хоть, как нитку порвала? Поняла?
– Само…
– Само! – передразнила Абыда. – Чутче надо быть, прислушиваться надо к себе, к рукам, к душе, к воздуху, к тем, кто близко, к тем, кто далеко. Ко всему вокруг прислушиваться нужно, каждую минуту. Такова наша, Яг, доля. Ну! Послушай себя! Эхо-то хоть должна услышать, если не совсем бестолковая.
Ярина, у которой голова кружилась от бессонных, полных видений ночей, от странного жара и колотья в пальцах, от тумана в голове, от того, что Абыда – то чужая, сердитая, то насмешливая, задумчивая, – изо всех сил постаралась прислушаться. Замерла. Вдохнула, затаилась. Выдохнула едва слышно:
– Нет.
А Яга вдруг ответила ровно и нисколько не зло:
– Ну и ладно. Всему своё время, почувствуешь ещё. А Тишину запомни. Услышишь такую снова – так и знай: конец близко.
***
– Что, поколдовала твоя находка? – перешагнув порог, осведомился Бессмертный. Вумурт13
, отряхнув кафтан, прошмыгнул в следом. Абыда сунула водяному полотенце, озабоченно покосилась на Кощея:– Сильно было слыхать?
– Ещё как, – засмеялась Вумурт, вытирая лоб. – Русалки мои до сих пор дрожат.
– А вроде не дольше мига, – покачала головой Яга, вытаскивая из-под стола сосновую лавку. – Садись, Бессмертный. А ты не мокри мне тут, еле плесень вывела с того раза!
Вумурт стыдливо улыбнулся и устроился на бочке с соленьями. Просительно протянул:
– Огурчиком дашь похрустеть, Абыдушка?
– Сейчас всё съешь – а зимой что твои русалочки жрать будут? Водоросли сосать, ивняк глодать?
– Один огурчик, Абыдушка, голубка!
– Какая я тебе голубка, – фыркнула Яга, ставя на стол чашки. Из белой скатерти выросло широкое блюдо, наполнилось перепечами14
с мясом, с бульоном. Рядом Абыда водрузила плошку со сметаной. Вумурту, который уже вздумал пустить слезу, по носу ударил солёный огурец.– Вот спасибо! – засвистел водяной и принялся обгладывать вялую шкурку.
– Только так и можно замолчать заставить, – вздохнула Абыда. – Ты зачем его с собой притащил?
– Так жаловался, что русалки после Тишины никак отойти не могут, не поют, на цветы не смотрят. Пристал ко мне: пошли да пошли к Яге, пусть какую мазь даст.
– Да какая мазь? Вся мазь с его склизких девчат стечёт, – хмыкнула Абыда. – А ведь всего-то нитку Ярина порвала.
– А сердцевина какая? – спросил Кощей.
– Да какая – обыкновенная самая. Жила мышиная да колдовства чуток.
– Точно ли? Ничего не перепутала?
Абыда нахмурилась, замахнулась на Кощея:
– За дуру старую держишь? Я пока ещё ниток не пу…
Моргнула. Замерла на миг, а затем, забыв про Вумурта, вовсю шуровавшего в бочке, бросилась к сундуку. Перебрала мотки и катушки, вытащила давешний клубок.
– Ниточка из Идниной тетивы15
. Вот что это было, – виновато произнесла Яга. – Вот почему так долго порвать не могла. А я уж решила – совсем бездарь.– Я тебя за дуру не держу, – выждав, степенно ответил Кощей. – Сама знаешь, я тебя самой умной из всех Яг полагаю. Но, видимо, отвыкла ты с прежней-то ученицей за мелочами следить.
Абыда промолчала. Невидяще поглядела, как в прозрачном животе Вумурта булькают огурцы. Вздохнула.
– Да уж. С Марийкой-то хлопот почти не было.
– Поздно плакать, – икнув, влез в разговор водяной. Сыто развалился, опёрся о стену, потянулся к сушёным ландышам, висевшим на балке. Причмокнув, съел цветочек. – Привыкать надо к новой. У меня русалки каждый год нарождаются новые, каждый год старые эхом улетают. Ничего, терплю.