Йагиня. Тайный Дар

Как же все-таки страшно! Я опять принялась бежать, не разбирая дороги, и обнаружила, что то, что вижу, не совпадает с ощущениями – я должна бежать по мягкой, зеленой травке, а босые подошвы ног ощущают холодный ровный камень. Даже как будто немного мокрый… Что же это?! Это какая-то неизвестная мне магия… Стоп… Откуда я вообще могу знать что-то о магии?! Кто же я, песиглавец меня и все это песиглавцево место подери?!

Я не заметила, как выскочила на очередную лесную опушку, на которой стоял старый, покосившийся деревянный домик. Обошла его – на крыльце сидела сгорбленная старуха в сером рубище. Старуха штопала какое-то тряпье. Ну, наконец-то! Слава… Кому слава? Неважно! Главное – то, что я встретила наконец-то в этом сумасшедшем месте живого человека, который сейчас все мне объяснит… Какое облегчение.

- Бабушка, - осторожно позвала я, но старуха, видимо, не слышала.

Я закашлялась.

- Бабушка, - позвала уже громче.

Старуха подняла от шитья голову и уставилась на меня, подслеповато щуря глаза. На щеке у нее огромная бородавка, нос крючком, редкие зубы не помещаются во рту. Разглядев, наконец, меня, старушка улыбнулась. Обрадовалась.

- Внученька, дорогая, Аглашенька! Ты пришла! А я тут все жду тебя, уж не чаяла! – радости бабки не было конца.

Это она – мне? Я – Аглашенька? Странно. Ничего не почувствовала при звуках этого имени. Как будто не мое. Но я себя не помню совсем, а ей, поди, виднее, если узнала. Или не узнала, ошиблась? Бабка-то плохо видит!

- Бабушка, - на всякий случай повторила я, решив не спорить со старухой. - А что это за место? Где я? Где мы?

- Ну что ты, внученька? Ты дома, - причитает бабка, и, кряхтя, поднимается, - Теперь все будет хорошо. Слава Че…, - бабка осеклась на полуслове. - Нашлась, яхонтовая моя! – запричитала она с новой силой. - Дай жа я тебя обниму! Это ж сколько не виделись- то!

- А вы – уверены, что вы – моя бабушка? – я не выдержала. Точнее, нервы не выдержали. Не спешила я в гостеприимно распахнутые объятия горбатой старухи, - Я вот ничего не помню!

- Так опоили, опоили зельем проклятым внученьку мою, родненькую, - запричитала старуха, - Аглашеньку-уу-уу! Опору мою единственную! Уж я и ночей не сплю, и не ем, и не пью, жду ее, родимую, а она родную бабулю не признает! Да как же так, люди добрые! Посмотрите на горе наше горемычное!

Мне стало совестно. Наверно, и в самом деле попала под действие какого дурмана, как обухом по голове стукнули. Надо бы действительно бабушку-то обнять.

Почему-то подавив первоначальный порыв – броситься в распахнутые навстречу объятья, я, шаг за шагом, начала осторожно приближаться к старушке. Она стояла на пороге, не двигаясь мне навстречу. И это меня насторожило. Протягивала ко мне сухонькие скрюченные руки в старческих пятнах, с тонкой, дряблой кожей, однако с места не двигалась.

- Что же, бабушка, не подойдешь, не встретишь кровиночку свою, которую ждешь уже давно? – не выдержала я.

Остановилась, не доходя до крыльца какой-то шаг.

Глаза бабушки злобно сверкнули. На лице ее промелькнуло выражение досады, но в следующий миг оно сменилось льстивым ожиданием.

- Рехматизм треклятый замучал, ягодка моя. Рехматизм. Суставы ни к Ч…черту! Подойди ж моя миленькая, подойди ж сама быстрей, моя конфетка!

А я почему-то не могла отвести взгляда от волосатой бородавки на щеке старухи, и ощущение неправильности происходящего не покидало меня. Что-то не так. Это точно. Еще бы понять, что именно.

- Ну же, бабушка, один только шаг, - не уступала я. - А я потом суставы твои посмотрю…

Почему я сказала о суставах? Что я имела ввиду? Я что, умею лечить? Ничего не понимаю.

Но глаза старухи горели уже неприкрытой злобой.

- Аглашка! Не глупи, девка! От сейчас возьму хворостину да отхожу тя по мягкому месту! Вы только посмотрите на нее, она ж ищо над старым человеком измывается, бесстыжая!

- А с кем это ты все время разговариваешь, бабушка? Не видишь ли ты то, чего я не вижу…

Я отступила на шаг. Бабка буквально зарычала от злости, осознав, что не спешу утонуть в ее объятиях. Я испугалась, увидев, что скрюченные руки старухи, которые она протягивала ко мне, внезапно начали расти, удлиняться, когти на них сделались страшными, звериными, кожа приобрела зеленоватый оттенок. В воздухе запахло тленом.

Меня замутило, стоило взглянуть в лицо старухи – оно исказилось до неузнаваемости, черты лица поплыли, стали какими-то рыхлыми, одутловатыми. Странным зеленоватым цветом светились ее зубы.

Меня бы точно стошнило, если бы не совсем уж откровенная паника. Показалось, что воздух начинает сгущаться, и я вот-вот увижу что-то важное, но настолько страшное, что мне никак не пережить.

Я отвернулась, и в следующий миг бросилась бежать, однако лес, вопреки ожиданиям, не приближался.

Я бросила взгляд вниз, и увидела, что мои босые ступни бегут по воздуху, хотя под ними ощущается по-прежнему мокрый каменный пол. Настолько мокрый, что я поскользнулась. И упала. И провалилась в темноту.

***