Ягодное лето

– Жизнь у меня была нелегкая, – заговорила она наконец. – Я хорошо знаю, что такое нищета, потому что после войны страшно бедствовала: не было крыши над головой, работы, меня преследовали из-за репрессированных родственников и за принадлежность к АК. Нет, мне не было легко. И я не знаю, как бы я выжила тогда, в то время, с семерыми детьми. И я поражаюсь Малине: она последняя, седьмая, но она вырвалась из этой среды и смогла так изменить свою жизнь!

– Тетя! – горячо запротестовала Габриэла. – Но они же меня отдали, бросили! Такое же нельзя простить!

– Эй, но ведь тебе было со мной не так уж плохо? – Стефания обняла Габрысю и крепко поцеловала.

Габрыся смутилась.

– Я не это имела в виду. Ты же знаешь, что я тебя очень-очень люблю. Но… они же мои родители! Моя мать! Как она могла?!

– Спросишь у нее, когда вернешься. Думаю, что она очень боится той минуты, когда ты появишься перед ними и задашь этот вопрос. И я искренне им сочувствую.

– Ага, боятся они, – гневно воскликнула девушка. – Они наверняка думают, что я там, на этом коврике, и отдала Богу душу!

– А я уверена, что они видели тебя по телевизору. А раз вы с сестрой настолько похожи… Наверняка они уже ждут тебя и боятся…

– Если они меня видели, так почему же не написали?! Не позвонили?! Да что они за люди такие, черт их побери?! – снова взорвалась Габриэла. – Я была такая счастливая, такая счастливая, пока не узнала…

Она вдруг умолкла и зарделась румянцем, бросив искоса смущенный взгляд на тетю.

Стефания тут же взяла ее за подбородок и заглянула ей в глаза.

– Эй, моя дорогая, что ты пытаешься скрыть от своей старой тетушки? – подозрительно прищурилась она. На лице девушки появилась несмелая улыбка. – Габуся! Ты встречалась с Павлом!

– Не только встречалась, – пробормотала Габриэла, опуская голову на плечо тети. – Я занималась с ним любовью! – прошептала она прямо в ухо тете.

Та обняла ее со слезами на глазах.

– Было хорошо? Красиво? – спросила она с тревогой.

– Немножко темновато и не очень удобно. Но красиво, – успокоила ее Габриэла.

– И где же вы это делали, что там было «темновато и не очень удобно»?

– В подвале, – рассмеялась Габрыся.

– В подвале?!

– Ну так получилось…

Стефания покачала головой.

– Да, яблочко от яблони недалеко падает. Ведь мой первый раз тоже был в подвале. И тоже было красиво, хотя темно и неудобно…

До поздней ночи они сидели с бутылкой шампанского, то хихикая, то всхлипывая – ни дать ни взять две пенсионерки.

А назавтра, когда Габриэла улетала в Тунис, Павел пришел на аэродром, чтобы ее проводить, и это сделало ее счастье уж совсем полным и невозможным.

– Возвращайся ко мне, – попросил он шепотом, гладя девушку по щеке.

– Вернусь, – пообещала она, целуя его ладонь, а потом мягкие, нежные губы.

Месяц. Один месяц. Всего.

И они встретятся снова. И двинутся в новую жизнь, в которой Тунис будет всего-навсего эпизодом, маленьким и не самым важным.

Габрыся и представить не могла, что жизнь готовит для нее грандиозный сюрприз. И что все в ее жизни может резко и самым кардинальным образом измениться…

Приключения начались практически сразу.

Габриэла села в кресло самолета и вытащила из кармана жвачку.

Вообще-то жвачку она обычно не жевала. Но во время взлета и посадки самолета – всегда.

Там, наверху, не дураки сидят. И они не позволят самолету разбиться, если на борту его Габриэла жует жвачку – так она объясняла самой себе потребность в жвачке. И как бы абсурдно это ни выглядело на земле – там, в воздухе, это было наполнено для нее самым глубоким смыслом.

Путешествие на Кипр было ее первым полетом на самолете, и уже тогда она убедилась в полной мере, что летать – это здорово. Когда ты сам на земле. О, это чудесно, стоя ногами на твердой земле, задирать голову вверх и с завистью и грустью провожать глазами маленький самолетик, оставляющий пушистую белую полосу на пронзительно-голубом полотнище неба. И даже идти по аэропорту – здорово и чудесно. И усаживаться в кресло, чувствуя себя кем-то привилегированным, кем-то «high class». Это все она любила.

А в самолете во время полета…

Что ж, она жевала жвачку. Габриэла почувствовала себя чуть более уверенно, когда самолет набрал высоту и выровнялся. Она разложила на коленях газету, которую подала ей стюардесса при входе, и начала без особого интереса просматривать.

Политика – беее… финансы и экономика – бееее… международные новости: тут война, здесь конфликт, там при бомбовом ударе погибло столько-то ни в чем не повинных мирных жителей, где-то казнили заложника… Люди добрые! Кто это читает?! Это же можно в депрессию впасть после чтения!

У Габрыси не было телевизора, и газет она не читала, справедливо полагая, что о войне и о повышении налогов она уж точно как-нибудь узнает.

Она уже собиралась отложить газету в сторону, как вдруг…

ЧТО это? Именно так, большими буквами ЧТО?

Ее внимание привлекло одно объявление, которое занимало правый верхний угол на какой-то там странице газеты. Одно слово, подчеркнутое толстой черной чертой. Но от этого слова сердце девушки на пару секунд замерло и перестало биться: «Ягодка».