Ягоды. Сборник сказок

Валерик убедил дворовых сходить с ним до бара, посмотреть, как он туда зайдет, а если кто рискнет, то и заглянуть внутрь, утвердиться. Он помыл голову и мокрые волосы зачесал назад – солидно, надел кожанку, покрасовался перед зеркалом. Жизнь меняется. Нормально. Четко.

На часах было семь вечера, когда это началось.

– Нет, нет, нет, только не сейчас. Только не сейчас, пожалуйста.

Это был уже многолетний опыт. Если пространство становится шероховатым и слегка теряется боковое зрение – это значит, что через несколько минут наступит настоящий ад в голове, придется накидать в себя обезболивающих колес и спрятаться от жизни в слушание поездов. Ведра, баночки, оконные рамы, ложки, вилки – все расплавится в бытовой сплав в глазах, в уме.

Когда дворовые пришли за Валериком, чтобы проводить в бар, он не смог даже открыть дверь. Послышался хохот за дверью. Этот хохот слился с шумом железной дороги, протянулся до бесконечности. Будто он случился не в то мгновение, а был всегда и будет дальше.

Когда была жива бабушка по отцу, они жили все вместе. Бабушка знала болезнь Валерика, говорила, что у нее то же самое, но она умеет с этим справляться. Действительно, травы, отвары, которые она заваривала, убирали из глаз темные пятна, а из ушей шумы.

– Мы с тобой, Валерик, одинаковые по устройству, – так говорила.

Бабушка объясняла, что если не снимать шумы и пятна, можно провалиться в бочку, из которой будет видно черное небо со злыми птицами, птицы будут подлетать и клевать мозг. Бабушка рассказывала истории из детства, что когда-то пыталась выкарабкаться из бочки, но стенки там скользкие, а птицы глазастые.

Валерик слушал эти истории внимательно, понимая, что у него своя бочка – только не бочка, а железная дорога, а вот встречи с птицами боялся: ему казалось, что он каждый раз не доезжает до мест их обитания, а однажды может доехать и окунуться.

– Если когда долетит до тебя, хватай птицу за нос, окунай в воду. Она захлебнется.

Об этих делах Валерик ни с кем, кроме бабушки, не решался поговорить. Показалось бы странным, смешным, сумасшедшим. Дело ведь необычное – бабушка готовит к встрече со страшной птицей во внутренней бочке. А бабушка во время этих разговоров становилась необычайно серьезной, проговаривала слова слышным шепотом, строго стуча пальцем по столу. Так-так-так. Запомни, что будет, если провалишься в бочку ранней весной, что будет, если за окном пойдет дождь, – ложись на левый бок, прижимайся головой к полу, слушай шаги себя прошлого. Насколько понималось из рассказов и наставлений, эти все знания бабушка нигде не прочитала и ни от кого не услышала, а вывела своей долгой сложной жизнью, год за годом купаясь в бочках и сражаясь с птицами.

Наутро Валерик разбил свое изображение в зеркале – от обиды, от злости, от несправедливости. Он зажал голову и прошипел внутрь себя: «Сука, просил же, только не в этот вечер». Выходить во двор и выслушивать насмешки не хотелось. Так и просидел день, глядя в разбитое зеркало, кривляясь, общаясь с собой, зачесывая волосы снова и снова.

Когда стемнело, Валерик набрался уверенности и вышел за дверь. Дворовые попытались ему съязвить, но он не обратил внимания. Направился в бар мимо Севера и Юга, решительно, безусловно.

Бар. Это было место особое. Точка сборки агрессивного сознания, молчаливых крепких людей в темных одеждах, смешливых пропитых женщин, заезжих путников, криминальных паломников, брутальных философов. Во время сходок казалось, что можно зажечь спичку в воздухе и все всполохнет от напряжения, от жесткости самой жизни. Бар. Сексуальная жизнь была примитивна, неинтересна. Женщины известны и просты. И внутренняя жесткость сохранялась ради не их внимания, а ради внимания звезд, показываемых на черном потолке зеркальным вращающимся шариком. Убивали там часто. Трупы обычно оттаскивались к южным гаражам или к дальнему кладбищу. Убивали за непонимание или отсутствие силы.

О природе происходящего никто толком не задумывался. Было ясно, что происходит это повсюду, а в баре это происходящее лишь воплощается в особой плотности. Ненависть и строгость есть везде, но в баре она материальна, видна в воздухе. Можно на час заглянуть, выхватить опыт, вернуться в уютное жилище с новым пониманием. Мрак, мрак, можно заглянуть – строго, закатать по колено спортивную штанину, набрать в шприц из воздуха черных звездочек, вколоть в ногу, раствориться, покрыть собой легкую музыку – приятно.

Такие места образуются как сгустки окрестных чувств.

И в этот бар шел Валерик. По лунной холодной жизни, по общему ожиданию. Причесанный назад, кожаный, спортивный, правильный, устремленный. Мужчине надо проходить инициацию мраком, иначе силы не появится, иначе мужское не пробудится.

В тот вечер в баре было малолюдно. Несколько молчаливых крепких типов по углам в своих мыслях. Когда зашел Валерик, его, казалось, никто не заметил. Он решительно подошел к барменше.

– Кошмар здесь?

– Нет, – ответила она, даже не посмотрев на Валерика.

Валерик набрался смелости, подошел к одному из молчаливых.

– Кошмар сегодня будет?