Яик-Горынович

Мартемьян Бородин сразу же запустил и туда свою жадную лапу, обжуливая простых казаков непослушной, войсковой стороны, утаивая от них значительную часть царских выплат. Казаки глухо роптали, но пока терпели, – сами ведь избирали себе атамана и старшин. К тому же всех недовольных и языкастых Мартемьян Бородин приказывал безжалостно драть плетьми на майдане. А кому охота дуриком подставлять под плетки свою спину? Чай, спина не казенная!

Видя показную покорность казаков войсковой стороны, атаман обложил их незаконными поборами, штрафами и выдуманными им самим, фиктивными налогами, идущими якобы в пользу государства. Вскоре настала очередь и рыбных промыслов: Бородин стал сдавать их почти круглогодично на откуп, то есть в долгосрочную аренду, заезжим из России купцам либо своим местным предпринимателям и подрядчикам из казаков или оренбургских мещан и всяких торговых людей. Плату за аренду откупщики вносили в войсковую казну натуральную – отдавали часть выловленной в реке рыбы. Люди Бородина часть полученной рыбы, а также ценную черную икру продавали оптовикам на рынках Яицкого городка и Оренбурга. Другую часть засаливали и везли подалее – в Уфу, Синбирск, Казань, Нижний Новгород, Москву.

Из вырученных от продажи рыбы и икры денег десять с половиной тысяч Бородин уплачивал в государственную казну в форме налога, остальные обещался потратить на нужды Войска, а также распределить в виде паев казакам. Но паи год от году становились все скуднее и скуднее, а потом и вовсе пропали, войсковые нужды тоже атаманом не финансировались. Городок приходил в запустение, оборонительные сооружения постепенно ветшали и разваливались, простые казаки беднели и затягивали потуже кушаки на кафтанах и чекменях, а атаман Бородин со старшинами и немногочисленной послушной стороной жирели и обогащались на народном горе. Принуждая казачью голытьбу работать у себя на хуторах, а также на рыбных промыслах, заниматься засолкой и продажей рыбы и икры, старшины наживали до двадцати тысяч рублей в год, а атаман Бородин – и того больше.

2

Первым не выдержал скандалист и верховод всех несогласных Зарубин Чика. Где-то неделю спустя малого декабрьского багрения, увидав Мартемьяна Бородина на майдане, он не скинул традиционно в приветствии лохматой овчинной папахи. Гневно грозясь атаману жилистым своим кулачиной, не раз добре отделывавшим в детстве гладкую наглючую рожу Матюшки, Иван закричал во всеуслышание, при большом стечении городского народу:

– Атаман, с чего паи от продажи откупной рыбы отменил? Где наши трудовые, казачьи денежки? Почему старшины царицыно жалованье не додают? Почто недоимки якобы в государеву казну берешь с каждого казачьего дыма, а на самом деле свою мошну набиваешь? А ну ответствуй как ни на есть обчеству!

– Верно Чика шумит, – поддержали Ивана казаки, – справедливо!.. Давай отчет, Матюшка! Мы тебя в атаманы выбирали, мы и скинем. Не нужен нам такой атаман! Гэть!

– А ну, казаки-молодцы, взять застрельщика, – кивнул атаман своим и указал на Зарубина.

С десяток холуев послушной стороны, постоянно крутившихся возле атамана, во главе с двумя старшинами бросились исполнять его повеление. Чику окружили плотным кольцом, выбили из руки выхваченную из ножен саблю, повалили на землю, стали вязать татарским арканом. Еще с дюжину старшин и послушных кинулось на толпу, оттесняя зевак от Зарубина. Верный пес Бородина старшина Петр Скворкин выстрелил в воздух из пистолета.

– Разойдись, вашу мать, по хатам!.. Казаки, к пальбе готовьсь!

Безоружная толпа в страхе отхлынула от вскинувших дружно ружья казаков послушной стороны. На майдан из проулка с гиком и визгом, крутя над головой кривыми саблями и короткими турецкими ятаганами, вылетело десятка три конных татар и калмыков – сверхкоштных казаков – во главе со своим старшиной, которых Мартемьян подкармливал из собственных средств, используя для подавления беспорядков.

– Винимся, атаман, не вели казнить! – повалились на колени, прямо в декабрьский рыхлый снег, оробевшие горожане при виде вооруженных всадников.

Бородин дал знак, и сверхкоштные, со звоном вложив сабли в ножны, охватили полукругом центр майдана, куда атаманские холуи уже волокли связанного по рукам и ногам Ваньку Зарубина.

– Плетюганов ему всыпьте, братцы, по первое число, – объявил свой скорый приговор атаман, – чтоб остальным неповадно было!