Яик - светлая река

- Ассаламуалейкум, ата! - говорю. Он быстро обернулся, выпучил на меня глаза.

- С собакой иди здоровайся, наглец! - говорит.

"Что я ему сделал?" - растерянно подумал я. Почесываю затылок и топчусь на месте, не знаю, что дальше делать... Смотрю: оказывается, бай только-только справил нужду, завязывает шнурок подштанников.

- Что за невежда, здоровается с человеком, справляющим нужду?! Прочь отсюда! - взорвался он.

- Извините, ата. Не заметил... Я так себе, божий гость. С той стороны иду. Можно заночевать у вас? До аула еще далеко, а я устал, тридцать пять верст пешком... - вежливо ему объясняю.

Но бай снова рявкнул:

- Ты у русских работаешь. А от таких босяков добра не жди. Любой тихоня и тот - самое малое - чекмень твой сопрет. Сгинь, чтобы и духу твоего здесь не было!

По свирепым глазам его вижу, что это еще только цветики. Будто напуганный псом паршивый щенок, поплелся я дальше. А сам думаю: "Ну, погоди! Если только Мамбет не умрет, он еще о себе напомнит!"

Вот раз ехал я домой из самого ада, убежал с окопной работы из-под Бобруйска. Там, как сурки, рылись тысячи солдат, а мне вдруг захотелось встретиться с Курленом и расплатиться с ним сполна за то давнишнее унижение. Еду и думаю: интересно, а жива ли его знаменитая бело-сивая кобылица Ак-Байтал? Наверное, ходят в табуне подросшие ее жеребята - сказочные скакуны. Эх, оседлать бы одного из них. Трусит себе заезженная кляча подо мной, то пущу ее легкой рысью, то снова шагом и вдруг вижу: за перевалом в низине пасется большущая отара. Пригляделся: овец куда больше тысячи. По краям отары - два чабана, оба пешие. А немного на отшибе, на холме, на рослом гнедом коне, надменный такой, застыл всадник. По всему видать: сам бай, хозяин отары. Спрашиваю у чабана поближе. Да, говорит, отара Курлена, а тот на холме, на гнедом скакуне, - сам Курлен. Ай, бывает же так, только захочешь - и мечта точь-в-точь сбывается! Не задумываясь, я направил клячу к знатному правителю-баю. Интересно, думаю, что он будет делать, если узнает меня.

- Ассаламуалейкум, почтенный аксакал. - говорю.

- Алейкумассалам. Откуда будешь родом? Вид у тебя усталый, долог, видно, твой путь, - спрашивает он и глазами рыщет по моей одежде. А на мне рванье рваньем.

Вижу, не узнает. Я молчу. Курлен взял в руки большую, богато выложенную серебром шахшу, собрался понюхать насыбай. Но с меня глаз не спускает очень хочется ему знать, кто я такой.

- Аксакал, я издалека еду. Устал. Как только увидел вашу шахшу, не могу себя удержать. Можно мне хоть разок понюхать? - говорю ему.

Не отрывая от меня глаз, открыл шахшу, взял щепоточку насыбая и снова закрыл крышку; потом подвесил шахшу к седлу и прижал коленом. И опять подозрительно уставился на меня, что-то припоминая. Побоялся мне шахшу в руки дать. Возможно, он догадался о моем намерении.

- Подставь ладонь, насыплю, - говорит.

Дерзкая мысль у меня промелькнула.

- Ну-ка! - говорю и протягиваю правую руку.

- Ладонь подставь. За мою шахшу, кроме меня, ни один смертный еще не держался, - заявляет Курлен.

- Ну что ж, и на том спасибо, - говорю.

Подъехал я ближе и протянул ладонь. Курлен повесил поводья на луку седла, уселся удобней и начал потихонечку сыпать насыбай на мою ладонь. Насыпал чуть - как псу на хвост, насыпал еще...

Я, как молния, раз - шахшу и вырвал, ударил коня пятками - и в сторону! Видать, я был на самом деле страшен: испугался Курлен, даже кричать не посмел и отобрать не пытался.

- Бесстыжий! Над старым человеком решил поиздеваться, - невнятно забормотал он.

- Ты, Курлен, известный всей округе правитель. А я Мам-бет, сын Уразбая. Когда я пастухом работал у Сорокина, усталый и голодный возвращался как-то домой. А ты не разрешил мне переночевать и оскорбил. "Все вы конокрады, - сказал. - Самый тихий и тот стащит чекмень хозяина". Помнишь? Забыл, а я тебе напомнил. Не вздумай пустить за мной погоню. Я твою шахшу не украл, я ее просто взял. Ты за нее ни гроша не платил, тебе ее подарил мастер, когда ты свирепствовал сорок лет управителем. Теперь шахша будет моей.

И тронул коня. Слышу, за спиной бормочет: "Вот, полудурок... У русских испортился... Иноверец!" Я не стал слушать, уехал. Потом надумал заехать к нему в дом и передать шахшу байбише. Зачем она мне? Первым среди смертных я подержался за шахшу и все, что надо, высказал хозяину. Кажется, теперь в расчете. Вошел, попросил у байбише кумысу. Старуха оказалась доброй, подала мне огромную чашку золотистого осеннего кумыса. Выпил я с наслаждением, поблагодарил старуху, вытащил шахшу.

- Передайте правителю, - говорю.

Отправился дальше. Но этим дело не закончилось. Проехал версту, слышу позади себя грозно:

- Аттан! Аттан!