Яйца раздора

— Перестань бегать, — сказала я. — Пол скрипит, разбудишь всех.

Лялька послушно запрыгнула на кровать, но сидеть спокойно не могла и стала раскачиваться вперед-назад. Теперь заскрипела кровать.

— Интересовался, значит, нашим местонахождением, — пробормотала она себе под нос. — И сразу же после этого два трупа...

Лялька покачалась еще немного, подумала и добавила:

— А потом еще один... в подъезде. И тоже после того, как Макс узнал о том, что мы уже в квартире у тетушки.

Лялька перестала раскачиваться и многозначительно уставилась на меня. Я же в ужасе таращилась на нее.

— Что же получается, Макс хотел меня убить? — Я схватилась за голову. Я не могла в это поверить. — Он же говорил, что любит меня, — жалобно пролепетала я. — И еще мы собирались поехать в Лондон... побыть вдвоем... Я так мечтала об этой поездке. Думала, что это будет так романтично. — Я растерянно глядела на Ляльку. — А теперь, значит, ничего не будет? — От горя я заревела.

Слезы катились по моим щекам, и я едва успевала вытирать их пододеяльником.

Лялька сначала бубнила что-то утешительное — типа того, что ничего страшного, если мне так уж приспичило в Лондон, она уговорит своего Борюсю, и он свозит нас с Лялькой в этот Лондон. Но я заревела еще горше.

— Не в Лондоне дело, — мычала я через пододеяльник. — Как ты не понимаешь? Я же с ним хотела поехать, с Максом, а не с твоим Борюсей.

Лялька обиженно замолчала. Она, видите ли, мне Лондон предлагает, а я, неблагодарная, еще нос ворочу. Она помолчала немного, посопела, а потом велела прекратить истерику и думать не о Лондоне, а о том, как живыми отсюда выбраться.

— Лично мне моя жизнь гораздо дороже всех Максов мира, вместе взятых, — заявила она. — И прекращай-ка ты лить сопли, а давай думать, как нам лучше поступить.

Лялька поудобнее устроилась на кровати и, натянув на плечи одеяло, зашептала:

— Ты говоришь, он тебе из Мюнхена звонил?

Я утвердительно кивнула.

— Если он знает, где мы сейчас находимся, — стала прикидывать Лялька, — то когда он может здесь оказаться? От Мюнхена до Москвы часа четыре лёту, — считала она, — от Шереметьева до... Тьфу! — плюнула Лялька. — Что я, собственно, считаю? Для того, чтобы свернуть нам шеи, совершенно необязательно делать это собственноручно. Он ведь в Мюнхене был, когда появились первые три трупа.

Лялька с сарказмом усмехнулась, но потом выражение ее лица изменилось, и она посерьезнела.

— Или не в Мюнхене? — спросила она зловещим шепотом.

У меня голова пошла кругом. Я уже не знала, что и думать. Лялька сказала: «...первые три трупа...» Что же это значит, что будут и другие? Наши, что ли?

Но в моей голове никак не укладывалось, зачем Максу нас убивать. В конце концов он же сам отдал мне этот чертов конверт. Я же его об этом не просила. Так чего теперь огород городить? Если бы он хотел вернуть конверт обратно, так бы и сказал. Отдайте, дескать, конверт обратно, и передавать его никому не нужно. Делов-то.

В общем, ничего не понятно.

— Слушай, а может, позвонить Максу и спросить напрямик? — предложила я. — Может, он вовсе здесь и ни при чем, а мы уже бог знает, чего понапридумывали.

Я никак не хотела верить в то, что Макс мог оказаться таким вероломным негодяем.

— Ага, так он тебе и признается, — съязвила Лялька. — Держи карман шире. Подождем, — сказала она. — Посмотрим, что дальше будет.

Остаток ночи прошел, мягко говоря, неспокойно. Сначала выла Лялькина «судзучка». Почему-то сработала сигнализация. Странно даже.

Машина стояла во дворе, и ни какой прохожий задеть ее не мог. Да и какие в деревне ночью прохожие? Одни собаки да кошки бегают... Последние, кстати, тоже спать не давали — орали как резаные. Это у них любовной песнью зовется. Орут так страшно, что стынет в жилах кровь. От таких концертов можно легко стать кошконенавистником.

Потом, когда кошки наконец угомонились, я то и дело просыпалась от каких-то посторонних звуков. То скрипели половицы, то мне чудилось, что по дому кто-то ходит и вздыхает, потом я отчетливо услышала, что кто-то где-то скребется.

«Не иначе, как мыши завелись, — подумала я. — А закормленный теткой Мартой кот совершенно не выполняет своих прямых кошачьих обязанностей. Надо завтра же посоветовать ей посадить кота на диету. Тогда он и о ночных гульках забудет, и мышами займется».

Шорох где-то поблизости повторился, и вслед за ним послышался призывный шепот:

— Марта, Марта, душа моя, ты спишь?

Никто не ответил, и голос зашептал снова:

— Что у вас случилось? Почему машина гудела? Марта, открой. Видно, провидению было угодно, чтобы судьба привела меня в твой дом.

Я узнала голос Прокофия Ивановича, который, судя по всему, воспылал среди ночи неудержимой страстью к хозяйке дома.

«И при чем здесь провидение?» — не поняла я и перевернулась на другой бок.

— Марта, — по-прежнему канючил под окнами сосед, — Марта, открой.

— Ах, оставьте, Прокофий Иванович, — раздался вдруг голос тетки Марты. — Идите лучше спать.

Я оказалась невольной свидетельницей ночного свидания и, окончательно проснувшись, со смехом стала подслушивать страстный шепот Прокофия Ивановича.