Яхонтовый цвет

Разозлилась Белава, по двери ногою ударила, обернулась и бранить ведьму стала:

— Ты, бесстыжая! Да в тебя еды вместилось как в яму, шапкой накрытую, мне ни крошки не оставила! Лопнешь ты, если жадность свою не уймёшь! Лучше расскажи, где свой рог бездонный с живой водой взяла. Не у Бабы ли Яги своровала?

Поднялась старуха с лавки, на княжну наступать стала.

— Тебя я в гости и не звала, ты без приглашения яввилась. — прошипела старуха. — И тебе за мои трапезы ничегошеньки не полагается. Рог, говоришь…

Замахнулась ведьма когтями отросшими, еле успела Белава в сторону отпрыгнуть. Замахнулась второй раз и полкосы княжне отсекла. Закричала Белава:

— Пе-ту-шо-о-ок! Выручай!

Вместе с заревом алым вспорхнул на порог Петушок — Красный гребешок и трижды прокукарекал что есть мочи. Сжалась ведьма, за голову схватилась, еле до ступы доползла, но за ней следом наружу не протиснулась, седалищем грузным в проёме застряла. Засмеялась Белава да ведьму пинком вон выставила. Упала та в ступу и прочь улетела. Сорвала княжна с потолка рог волшебный, выбежала из избы вместе с Петушком — Красным гребешком и что есть мочи к закатному морю поскакала.

Три дня и три ночи без устали ехали и в дремучий лес упёрлись, ветви чьи всё теснее друг к другу жались, путь перекрывали. Пришлось Белаве коня верного и Петушка — Красного гребешка на поляне оставить. Увязалась с ней Кошка Кошкеевна со словами: «Всяко лучше со мной, чем одной идти». Когда так темно стало, что ни зги не видать, прыгнула она своей спасительнице на плечи, приспособленным взором тропу осматривая и дорогу указывая.

Стали солнечные лучи вдали проблёскивать, долетел до ушей и прибоя шум. Обрадовалась княжна:

— Близко мы, Кошка Кошкеевна, скоро яблоко с тобой добудем.

— Обожди, Белавушка, слышу я и другой шум, словно птица… Словно сама птица Сирин поёт! Точно, стережёт она чудо-яблоню! Не к добру это, ой, не к добру.

— Почему же? — Удивилась княжна. — Разве птицедевы не из сада Ирия? Говорила матушка, что добры и прекрасны они.

— У ведьмы нашей знакомой я кое-чему научилась, Сирин она нахваливала и всяко чествовала. Птица эта не из сада Ирия трелями разливается, она из подземного царства вести несёт, от мёртвых слова передаёт. Услышать её — обо всём на свете забыть и себя на беду обречь.

Призадумалась Белава да рукой по дереву провела. Утонули пальцы в косматом мху. Соскребла она мха изумрудного, две плотных бусины из него скатала и уши ими заткнула. Затихли звуки привычные, вышли путницы из чащи да от света яркого зажмурились. Обдал морской ветер княжну с Кошкой Кошкеевной, вдохнули они полной грудью после дебрей угрюмых.

Скала возвышалась над морем на добрую версту, нечего делать — пришлось подниматься. На самом верху росла яблоня, со всех сторон солнцем освещённая. Плоды её ветви почти к земле сгибали, с одного бока красные, наливные, а с другого — как слёзы хрустальные.

Кружила над деревом птица с телом совиным и головой девичьей во сто крат прекраснее царевны любой. Завидя путниц, спустилась Сирин на ветку и губами шевелить стала. Не слышала её Белава, скорее к дереву зашагала.

Удивилась стражница, новую песнь завела, но и в этот раз околдовать пришедшую не сумела. Сорвала Белава самое крупное яблоко, сквозь прозрачную половинку которого сотня семян просвечивалась.

Рассвирепела Сирин, махнула крыльями и стала ими княжну по лицу и ушам хлопать, за обрубок косы цепляться. Сорвалась с плеча Кошка Кошкеевна, выпал из уха Белавы комок мха, и услышала она голос столь манящий, коим ни одно живое существо обладать не могло. Сам сад Ирий пред взором возник, да такой, что нельзя оторваться: в небе ясном дворцы из облаков и звёзд сотканные, на земле — нивы пышные и луга безбрежные, реки кисельные с берегами молочными, дома все белокаменные с дверьми расписными, люд улыбчивый, под мировым древом мёд пьющий. Не устояла Белава, шагнула вперёд, рукой к пирующим потянулась.

Кольнуло её что-то сзади, обернулась — Кошка Кошкеевна в голень вцепилась и не отпускает.

— Тише, сестрица, неужто не видишь, как Ирий безмятежен и ласков?

Ещё слаще запела птица Сирин, ноги сами к ней повели. Вдруг вскрикнула Белава — по спине как по дереву Кошка Кошкеевна на неё взобралась и лапкой ухо закрыла. Пропало благолепное виденье, увидела княжна на мгновение царство хладное, подземное: все там зябли и вдоволь наесться не могли, руки костлявые к ней протягивали.

Не помня себя, побежала Белава прочь со скалы, одной рукой кошку придерживая, а другой яблоко сжимая. Нагоняла их Сирин, когтями своими волосы у княжны вырывала и спину царапала. Трижды чуть на землю не опрокинула, но мчалась беглянка, не оглядываясь, и нырнула назад в частый лес. Не смогла ширококрылая Сирин её настичь, только зря о ветки билась и землю своими криками сотрясала.

Добралась Белава с Петушком — Красным гребешком и Кошкой Кошкеевной до Чёрной горы, снова весь день вверх поднимались. Вышло им навстречу чудище на обеих ногах, без опоры и, завидя гостей, опечалилось:

— Вижу, помотали тебя странствия, поредели волосы твои русые.