Якобинец

Обвинения Робеспьера в диктатуре абсурд еще и потому, что в реальности созревшая олигархия с радостью примет любого диктатора, если он станет их покровителем, не станет доискиваться источника происхождения их богатств, защитит законом их награбленные состояния и оградит их от народа с его идеальным стремлением к «настоящей чистой» демократии, словом даст им почувствовать себя «новым дворянством». Именно поэтому Бонапарт для них «герой и гений».

– «Это я диктатор и тиран?, – с горечью говорил Робеспьер в июле 1794 года, – я был бы им, если бы позволял им безнаказанно совершать преступления, я осыпал бы их почестями и золотом и тогда они были бы благодарны мне…»

Неподкупный решительно преградил нуворишам путь в осуществлении этих надежд, оттого и погиб, оклеветанный до последней крайности, временщики и «прожигатели жизни» Баррасы и Тальены на эту роль и не годилисью

Но через 5 лет в 1799 году нувориши таки накликали себе военного диктатора-покровителя, его они благословляли, объявили «сверх-человеком», курили фимиам и ему они простили всё: свёртывание демократии, военную диктатуру, удушение Республики и провозглашение Империи, тюрьмы и эшафоты (казнили то чаще всего кого? ненавистных нуворишам якобинцев, последних защитников Республики), смерти миллионов французов в ненужных народу агрессивных завоевательных походах. Но что же? В их глазах этот корсиканский конкистадор Бонапарт «герой, гений и сверх-человек, которому позволено всё»…

Аристократы и санкюлоты, якобинцы и роялисты под одной крышей

Вместе с Масье вышли они за ворота тюрьмы. Куаньяр почти не слышал того, что оживленно говорил его спутник, его взгляд рассеянно блуждал по сторонам, словно в окружающем пейзаже,

в прохожих, в домах и тротуарах появилось нечто новое, интересное. Что это, трава стала зеленее или солнце светит ярче? Может быть.

Он уже не рассчитывал покинуть серые стены тюрьмы с иной целью, чем проехаться в телеге палача до площади Революции…Жаркий августовский вечер вернул его к жизни. Подняв голову, Норбер с видимым удовольствием подставил лицо под теплый ветер.

– Как вы себя чувствуете?, – Масье только сейчас заметил его состояние.

– Представителем побеждённого племени среди торжествующих захватчиков…, – мрачно заметил Норбер, оглядывая разряженных в яркие дорогие костюмы самоуверенных молодых людей с тросточками и ухоженных надменных юных особ, одетых в вызывающие полупрозрачные платья в античном стиле, среди бела дня щеголяющих в бриллиантах, словно на придворном балу. Откуда взялись эти новые аристократы? Месяц назад таких господ на улицах Парижа было не увидеть.

– Осторожнее с ними, – Масье опасливо покосился на весёлую компанию, – эти изящные франты легко превращаются в погромщиков и безжалостных убийц, в особенности же люто ненавидят они якобинцев и санкюлотов и хвалятся между собой, кто больше их убил. Их изящные трости имеют свинцовый набалдашник и могут служить оружием. Извините за любопытство, Норбер, но правда ли, что робеспьеристы носят трости, но полые внутри с вложенной в них шпагой или кинжалом?

– Да, бывает и так, – Норбер обернулся в их сторону с новым интересом: – Раз вы не якобинец, тем более не санкюлот, вас они не тронут?

– Не факт, – Масье с сомнением покачал головой, – я же говорил, одни из них кидаются только на якобинцев и санкюлотов, а некоторые, явные роялисты, и ненавидит любого республиканца без различий «оттенка окраски» и отвернитесь же, не привлекайте их внимания. Было бы глупо избежав казни тут же погибнуть в уличной драке.

И помолчав, добавил мягче:

– Мадемуазель де Масийяк ждёт вас. Она и так очень много выстрадала в последнее время, ей стало совсем плохо, она в ужасной депрессии с того дня, когда де Бресси сказал ей, что все защитники Ратуши, до последнего, казнены 10 термидора …ведь все так и думают. Счастливую весть принесла ей мадемуазель де Сен-Мелен, добрая девушка, она в точности исполнила вашу просьбу в день своего освобождения.

Может вам будет интересно, но пришла мадемуазель де Сен-Мелен в сопровождении некоего гражданина Лавале, я видел его в тюрьме, он из ваших, являлся туда вместе с людьми из трибунала. »

– Благодарю вас за всё, что вы сделали для меня, Жером. Я ваш должник. Иду к ней прямо сейчас, – энергично кивнул Норбер, жестом остановив фиакр.

С бешено бьющимся сердцем, затаив дыхание перешагнул Норбер порог квартиры на улице Сен-Флорантэн.

Луиза смертельно бледная, с изменившимся лицом и блестящими от сдерживаемых слёз покрасневшими глазами встала из-за стола и застыла, прижав тонкие руки к груди. Присутствие посторонних стесняло обоих.

Анжель де Сен-Мелен сочувственно улыбалась.

Де Бресси, серьёзный и торжественный, искренне протянул ему руку:

– Я рад видеть вас.. живым…

Юные де Бресси молча и серьезно смотрели на него.