Якобинец

Необходимость исполнить требование новой власти представить отчёт о прошлогодней командировке в Майенн заставила Норбера явиться в Якобинский клуб, чувствуя недоброе, Жюсом и Лапьер отправились с ним.

Дурные предчувствия полностью оправдались, с самого начала на трибуне началось яростное столкновение якобинцев с термидорианцами. Вокруг Норбера сгруппировались левые монтаньяры, депутаты Конвента Караф, Файо, Тало, Юмбар, Дестрем.

Враги также пытались взять слово в стенах этого «последнего бастиона» побеждённых, Баррас и Тальен прислали своих людей, в том числе Клерваля и Кавуа, бросивших лишенного полномочий и власти Амара на произвол судьбы и перебежавших в лагерь победителей, как это успели сделать многие вчерашние якобинцы…Безопаснее и выгоднее сегодня было сделаться «выкрестом» Революции…

Скопление людей, духота, шум, грубые выкрики, взгляды, обжигающие ненавистью. В воздухе повисла острая нервозность и злоба.

Норбер с трудом протолкался к трибуне, но быстро понял, что возможности произнести хоть слова ему не дадут:

– Граждане! Во имя разума и совести, я прошу тишины!

С разных сторон понеслись выкрики:

– Для того ли с великой опасностью мы свергли диктатора, чтобы нам здесь читала мораль его тень!

С другой стороны кто-то монотонно скандировал:

– Свободу слова, печати, собраний!

Вот тебе раз, к чему бы это на пятом году Революции?

Пришлось повысить голос:

– Всё это у вас есть. Назовите закон, который их отменяет! Разве не ради них всё было сделано? А теперь задам прямой вопрос: для кого, для патриотов или для врагов Республики здесь требовали свободы слова? Кому здесь на руку оживление роялистской прессы?

Повисло неловкое молчание. Сказать было явно нечего.

– Патриоты обладают этими свободами в полной мере, видимо кто-то желает предоставить врагу трибуны для агитации и призывов к свержению Республики? Называйте вещи своими именами, это не гуманизм и не милосердие, а черная измена, которую следует жёстко пресекать!» , – Норбер в сильнейшем возмущении, ударил кулаками о пюпитр, сила эмоций вызвала ту страсть, за которую враги якобинцев окрестили их «бешеными…

Яростные крики и шум усилились.

Раздался дикий крик:

– А-а!!..Опять требуешь жёстких мер? Снова кровожадность замучила? Дайте же ему кто-нибудь стакан свежей крови! Ему не хватило жертв Майенна и Лаваля!

Норбер невольно пошатнулся от холодного отвращения, на лбу мелко выступил пот.

Но тут же оправился и резко возразил нападавшему:

– Игра в милосердие и гуманизм это новая политика? Избирательный «гуманизм», исключительно в отношении врага это позиция изменников, типичная для жирондистов, а теперь вижу и для вас! Ваш «гуманизм» глубоко фальшив, он демонстрирует двойную мораль! Убивая патриотов, вы кричите о полном прекращении террора! Изображая «защиту» революции, вы амнистируете её врагов! Да о чём мы?

Кто из моих обвинителей кроток и пушист?

Невротик Карье? Приказавший топить священников в Луаре?

Может Фуше, расстреливавший связанных в кучу людей картечью, а может Тальен, ничтожный вор и покровитель шлюх?

Или профессиональный расхититель национальной собственности Баррас?

Ну да, теперь все они «герои» и «борцы с тиранией», совсем забыл.. Теперь все они само благородство и умеренность!

Я лишь хочу сказать, что общество, обманутое вами, имеет право узнать правду о преступлении Термидора! Я не прекращу издавать свою газету, даже если меня станут преследовать и загонят в «подполье», как некогда обошлись с Маратом! Угрожать мне смертью бессмысленно, ибо, как верно сказал Робеспьер: «В наши планы и не входило преимущество долгой жизни!»

Его снова прервал тот же голос:

– Он еще будет цитировать нам сдохшего тирана?! Твоя жизнь уж точно не будет долгой, чудовище!

Норбер спокойно и выразительно наклонил черноволосую голову:

– Благодарю вас. Ненависть врагов – лучшее украшение патриота.

И помолчав, продолжал с искренней горечью:

– Это Робеспьера вы окрестили тираном? Но настоящий диктатор пережил бы вас всех, вы сами бы признали его главенство, и возвели в его честь статую или триумфальную арку! Он обвешал бы вас орденами и титулами, закрыл глаза на ваши злоупотребления и вы назвали бы его «гением века!

Лишь через пять лет Норбер понял, насколько оказался прав..

Но сейчас он резко продолжал:

– Ощущаю себя участником завоевания Америки, вот только вижу его глазами обречённых на истребление индейцев, которых американцы оболгали также кровожадными дикарями, не имеющими права на жизнь, …я клянусь вам…, – тут его снова грубо перебили:

– Не поднимай руки для клятвы, с неё, того и гляди, закапает кровь!

От сильнейшего нервного напряжения и ужасной жары Норбер был готов разорвать на себе пышный галстук, пот стекал по шее за воротник, пряди длинных волос слиплись. Он задыхался… И всё же он выскажет здесь всё, что успеет!

Из рядов термидорианцев в его адрес небрежно и насмешливо брошено:

– Якобинцы умеют произносить цветистые речи и приправлять их блестящими афоризмами, но сути это не меняет, мы слышим свирепое рычание зверя, жаждущего крови…

Норбер живо отозвался на этот выпад: