Якобинец

– Значит всё же это не слухи, верные рабы Бонапарта пытают патриотов, – услышал Норбер свистящий шёпот Лорана, вздрогнул, но промолчал.

–Доквакались наши гуманисты, гильотина для них «слишком жестоко», зато пытки в застенках во имя самодержавного диктатора в самый раз! Курят фимиам своему идолу, подставляют задницы за очередной орден или титул, они изыщут обоснование любой жестокости, если она направлена против республиканцев! Если они считают, что в стране мир и гражданская война давно закончена, отчего же нас режут на фоне «мирного времени»? Нас убивают то из «государственной необходимости», то ради «защиты существующего строя»! Мы казнили роялистов во время интервенции и гражданской войны, но тогда они нас проклинали и обвиняли в варварстве, а этот корсиканский конкистадор для них «герой и гений»!», – не унимаясь, с растущим возмущением и страстью шипел Блондо, – кстати, наши генералы Мале и Моро едва ли менее талантливы..

– Помолчи, не ровен час одумаются и вернут нас всех обратно.

– А мне можно, – хитро улыбнулся Блондо, – я сумасшедший, в отличие от вас, меня и так ждет уютная комната в клинике Дюбюиссона..Это не тюремная камера, даже кормят неплохо и можно гулять во дворе…

Двое агентов отправились с Куаньяром в его квартиру на улице Сен-Жак. Но он был совершенно спокоен, все бумаги он перенес в подпольную типографию Метжа. И как же вовремя!

В гостиной оба на минуту замерли, разглядывая характерные достопримечательности в виде портретов Робеспьера и Сен-Жюста. Оба были очень молоды, принадлежали к тому поколению, что в 1793-94 году еще были подростками. Обмениваются впечатлениями.

– Взгляни-ка, прямо символ веры! Да за одно их хранение, любезный, можно брать сразу!

– Не отвлекайтесь, господа!, – вежливо отозвался Норбер в тоне легкой насмешки.

В спальне их взгляды остановились на портрете Луизы. Портрет 1789 года. Ей на нём не больше девятнадцати-двадцати лет. С розой в руке, одетая в сиреневое бархатное платье, длинные волосы струились по плечам, как золотистый шёлк..выразительные синие глаза, алые губы.. высокая грудь..

– Сразу видно.. не простолюдинка.. и даже не буржуазка.. Прямо куколка из старого Версаля и Трианона… И до чего хороша.. взгляни, Антуан..

– Откуда этот портрет, якобинец? А, ты же у нас герой 10 августа…Из Тюильри? Конфисковал именем народа?

Норбер побледнел от гнева и унижения, обвиняют в мародёрстве..но сдержался.

– Нет, господа, он достался мне законным путём.

Молодой агент насмешливо присвистнул:

– Дама.. аристократка сама подарила его санкюлоту? Мало верится…

– А что, Пьер, обратил внимание, висит в спальне.. не с теми.. в гостиной.. без сомнения, он влюблён в эту красотку из «бывших»! Ай-ай.. прилично ли это для правоверного республиканца, а как же быть с вашей непримиримой ненавистью к аристократам?!

Норбер слушал их, молча, и с виду равнодушно, скрестив на груди руки и отвернувшись к окну.

– Ясно, отчего он висит отдельно, портрет не должен висеть рядом с иконами!

Видимо всеми этими насмешками они компенсировали служебную неудачу, ничего в его квартире они не нашли…

Якобинец и роялистка. 8 лет спустя.

Поздним вечером через три дня гражданин Куаньяр появился на пороге особняка герцогини д Аркур…Но вместо ужина в столовой в этот раз они сразу поднялись в комнату наверх.

Некоторое время оба молчали, Луиза подняла на него влажные глаза.

Слабая улыбка осветила его усталое лицо:

– Если позволишь, сейчас я подведу итог этой восьмилетней истории…

Молодая женщина снова побледнела. Что он еще придумал? Если он сейчас уйдет, то уже навсегда!

– Je vous aime plus que jamais et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur (фр. «Я вас люблю больше, чем когда-либо, и постараюсь сделать для вашего счастья всё, что в моей власти»).

Из кармана сюртука Норбер достал маленькую бархатную коробочку тёмно-вишнёвого цвета, – открой…»

Увидев кольцо, Луиза от неожиданности расплакалась, но это были слёзы счастья…

– Назначай сама день свадьбы,.. если не передумала назваться мадам Куаньяр!

– О, чем скорее это случится, тем лучше! Мы слишком долго этого ждали!

–Всё так, но извини, с моей стороны есть условие, что обвенчаемся мы тихо и спокойно, пышного и официального торжества также не будет, не обижайся и попытайся понять, я не в том положении, чтобы привлекать к себе общее внимание. Кого мы можем пригласить, родственников? С моей стороны родственников нет, ни отца, ни матери, ни брата, ни сестры. О вашем любезном дяде я скромно умолчу…мы не скоро сможем прямо взглянуть друг другу в глаза, но всё же, ради тебя я заставлю себя примириться с ним, обещаю, что не стану ворошить прошлое… Можем ли мы позвать своих друзей? И здесь трудность.

Наш круг общения диаметрально противоположен, согласятся ли общаться за одним столом какой-нибудь виконт или маркиза, ненавидящие республиканцев, как бешеных собак, возможно даже сидевшие в тюрьме до Термидора и бывшие депутаты Конвента, агенты Общественной Безопасности, члены Якобинского Клуба?