Якобы книга, или млечныемукидва

А впрочем, в следующее мгновение меня накрыло вдруг прямо противоположное настроение: то ли усталости, то ли тревоги. Так почему же здесь и сейчас: в этом мире, на этой планете и в этой стране торжествует столь сомнительная стабильность, в которой как сыр в масле катаются самые подлые, пошлые и ушлые, и именно эти циничные лицемеры, жулики и лжецы плещутся в достатке и избытке всего, а простые, нормальные вроде люди, к коим весьма осторожно я причислял и себя… как-то и не живут, а все больше существуют, прозябают и перебиваются. В тот миг особенно отчетливо ощутил я всем существом, как выражались в былые эпохи, всю жуткую тяжесть реального положения вещей: сердце стало как камень, рассыпаемый в песок.

Совершенно неожиданно тяжесть оказалась невыносимой, необъяснимой и больной. Словно бы диким зверем на меня набросилось что-то сверху, подмяло под себя, ударило и сокрушило. Последнее, что смутно помню: какие-то приглушенно-встревоженные голоса неизвестных, стаскивающих с меня снег, арматуру и бетонную разруху козырька.

Конец

Якобы книга

Голова 51. Кавычки «Айсберга»

Не оставалось никаких сомнений, что в каюте №210 состоялась смерть, о чем весьма живо свидетельствовали и увядшие, склонившие головы розы крупным планом, и собравшиеся вдоль борта сердобольные тетушки, и отважно помалкивающие джентльмены, так и норовящие заглянуть внутрь вышеупомянутой каюты, и, разумеется, тревожная музыка, разлившаяся в дрожащем эфире. Происходящее, чего греха таить, представляло определенный интерес и для меня, еще бы – убит был я.

А ведь всего пару часов тому назад, беззаботно отправившись в обеденный салон, намереваясь утолить голод, я будто бы и не догадывался, чем обернется эта безобидная, вошедшая в привычку затея. В коридоре меня остановила одна из картин, вывешенная среди прочих реквизитом на обозрение благодарной публики по всему пассажирскому пространству лайнера, который переправлял нас океаном, пожалуй, в красивейший из городов-великанов. Картина крайне заинтересовала меня именно что оригинальной и достоверной, как хотелось бы верить, передачей атмосферы этого города, в котором мне всегда мечталось побывать, да уж сколько лет как-то откладывалось и не складывалось. Замечу, что в действительности я никогда не был сколько-нибудь привязан к живописи, не смысля в ней ни черта, но в данном случае, по сценарию, мне надлежало отдать должное кисти неизвестного мастера взволнованным, влажным от восхищения взглядом.

То, что покой мне только снится и без приключений опять не обойдется, стало ясно, когда официант вперед заказанных блюд вручил мне золоченую визитку, а я, нацепив очки, считал с нее имя владельца и счел его опасным. Пробежавшись глазами по залу в поисках отправителя, довольно скоро я нашел, что искал: разве можно было не узнать эти пронзительные черные глаза, знаменитые усы и блестящую лысину? Компанию тому господину, как водится, составлял его компаньон-англичанин, наигранным жестом приглашавший разделить с ними трапезу.

– Что же, как ваши успехи на литературном поприще, друг мой, что-то давненько от вас ничего новенького не слышно, – порасспросив про иные дела, любезно полюбопытствовал собеседник.

– Эх, месье Пуаро, сколько же мы с вами уже не виделись!? Увы, увы, это дело мне пришлось оставить. Не пошло. Теперь я тоже в коммерции, тоска.

– Не отчаивайтесь, старина, все мы в каком-то смысле в коммерции. Продаем, что умеем, а то и вовсе продаемся заживо – выбор не велик! – задорно расхохотался на мою реплику Гастингс.

В таком ключе и протекала эта малоинтересная светская беседа, с шуточками и подначками, в обсуждении общих старых знакомых и давно минувших дней. Тему будущего мы старательно избегали, словно предчувствуя, что никакого будущего у нас нет. Хотя… вовсе не по этой причине во внутреннем кармане моего пиджака покоился фальшивый паспорт, и вовсе не потому я вызывающе не поинтересовался целью пребывания знаменитых сыщиков на лайнере, цель и без того была известна мне слишком хорошо, и они это знали. Знала и съемочная группа, снимавшая на камеру наш разученный диалог, пока что-то не вышло из-под контроля. Я догадался об этом, когда режиссер детективной ленты с рабочим названием «Айсберг» выкрикнул: «Стоп! Снято!», и все немедля занялись своими техническими и организационными моментами. И лишь на считанные секунды отвлекшись на миловидную ассистентку режиссера, я успел все же боковым зрением заметить, как коварный Гастингс своей длинной рукой всыпал в мой бокал вина какой-то порошок. Вероятно, стрихнин.