Якобы книга, или млечныемукидва

И что же делали в этой ситуации наши гордые и некогда непобедимые рИмляне? А ничего. Зарыли головы в песок, как страусы, продолжая требовать хлеба и зрелищ, и, надо сказать, получали их сполна: больше чем когда-либо прежде, пусть и качество постановок уже не выдерживало никакой критики и критике не подвергалось, а хлеба выдавались все более скверного помола. Многие рИмляне, безотчетно понимающие непреложность исторического хода, покидали родину предков, ища утешение в чужедальних сторонах и краях, растворяясь там, как кофе и сахар в кипятке. Сколько уж сказано и о разгуле разврата, в котором мужчины принялись очень друг друга любить, а женщины разлюбили рожать, потому как, ведь согласившись на одно предложение, всегда можно упустить множество других, как знать – возможно, и более выгодных и интересных. Это как у нас сейчас, знаете, на распродажах, всегда можно выгадать, если подождать, а можно и остаться на нулях. Если зазеваться – уведут кошелек.

Смех в зале.

А самое показательное, что рИмляне смеялись. Все время смеялись, хихикали и ржали, что стало рефлекторной реакцией на все случаи жизни. Так, проезжающая колесница богатого и знаменитого сенатора сбивает беременную девушку незнатного происхождения. За непродолжительным возмущением, будьте спокойны, непременно последует продолжительный и заливистый смех, особенно когда сенатор будет безоговорочно оправдан на народном суде, кроме того – выставлен жертвой, ведь чуть было не опоздал на важное заседание у Самого! Что есть жизнь какой-то отдельно взятой клетки Империи, когда у Самого решаются судьбы мира, а также пылающих уже окраин: а девка, дура, сама прыгнула под колеса, от обожания сенатора, сами понимаете. И вот реакция рИмлян, представьте себе, оставалась неизменно насмешливой, циничной и недальновидной. Не смешно случалось лишь тем, кому та девушка приходилась женой или дочерью, но таких же много не бывает: переживут, потерпят ради великих свершений, не так ли? И что же сталось с тем рИмом? Известное дело: Империя долго билась в агонии, выдаваемой за роды чего-то нового, сколько-то времени еще копируя порядки и устои великой старины, подменяя содержание формой, для чего-то накачивая и прививая населению патриотизм, хотя и паразиту понятно, что патриотизм естествен только тогда, когда исходит изнутри, когда гражданин гордится державой не только за героическое прошлое, но и за повседневное настоящее, за которым просматривается уже перспектива будущего. Вот тогда это следует считать патриотизмом, все остальное – непродолжительная и искусственная реакция на прививку. И так эта громадина, то есть великий рИм, мало-помалу угасала, медленно и мучительно, под смешки своих жильцов и записных патриотов… Иными словами, рИмляне стали очередным историческим навозом для будущих Империй, выстроенных на булыжниках старого рИма, и я не могу сказать вам: смешно это или нет, решайте сами. Кстати, мне тут уже подсказывают, что мое время истекает, что пора бы и закругляться… Ха, это я всегда охотно! Тогда предлагаю провести оставшееся время с пользой: давайте-ка напоследок похлопаем в ладоши и дружно посмеемся, что нам еще остается? Ну, кмон, кмон, кмон!

Дружные хлопки, смешной смех, прочие шумы.

Знаете что, а я, пользуясь случаем и оставшейся минутой, хотел бы сделать важное заявление. Бывает так, что человек долго о чем-то мечтает, да все не может сделать соответствующий шаг, порвать с чем-то решительно, всякий раз находятся, знаете ли, какие-то причины, контракты и обязанности сторон. И вот однажды накатывает: пора, самое время, прямо сейчас. Вот так и у меня. Только что я принял давно назревающее решение: я ухожу. Что к тому толкнуло? А то, что я просто смешон в своих попытках сделать смешно – ничего у меня не получается, как ни грустно, не мое это, получается. Что ж: я честно отработал свою программу, старался как мог. Короче говоря, я официально прекращаю свои пустые попытки сделать оригинально, иначе, чем у других, не стоит оно того, зачем, кого и чего ради? Только время свое, думается, спускаю: вот что я понял вдруг. Поэтому отныне я стану шутить только в частных беседах, а вас обязательно, будьте спокойны, развлечет какой-нибудь другой шут гороховый – желающих много, я знаю. Уверен, вы и не заметите моего ухода, а ваша жизнь останется прежней, надеюсь, в чем-то она станет даже лучше. И это… не повторяйте чужих исторических ошибок. Засим откланиваюсь, пока-пока!

Сдержанные аплодисменты, разрозненные смешки, какие-то щелчки, шлепки, зевки, перерастающие в затяжное разинутое молчание.

Голова 72. Банк «Взятие»