В особенности, когда я вспоминаю об А. Я. Мейере355
, члене сначала Самарского окружного суда, а впоследствии – Саратовской судебной палаты. В беседах со мной он нередко говорил, как тяжело ему решать иные дела, зная, что справедливость не на стороне выигравшего процесс, и что закон, «dura lex»356, часто принуждает решать в пользу неправой стороны. Приводил много примеров, когда одна из договаривающихся сторон, по неопытности, а иногда и по недобросовестности своих поверенных, упускала какой-нибудь пункт договора, чем пользовалась противная, более опытная и ловкая сторона. «Чувствуешь во время процесса, – говорил он, – что ответчику надо вызвать свидетелей или дать то или иное объяснение, но закон не разрешает судьям принимать активное участие в процессе, вызов свидетелей для выяснения истины зависит исключительно от тяжущихся…»Я был назначен членом во вновь открытое 5-е гражданское отделение Саратовского окружного суда.
Такая перспектива мне не улыбалась, так как для общественной работы не оставалось бы времени. Предполагалось в это отделение передать залежавшиеся дела гражданских отделений, и, таким образом, предстояла тяжелая работа, в особенности для меня, мало знакомого с гражданским процессом. Всё-таки я узнал, что окончательное решение вопроса зависит от общего собрания членов окружного суда, и что я, поскольку был судебным следователем двадцать семь лет, имею основание ходатайствовать об определении меня в уголовное отделение.
До 15 сентября 1904 года я заседал в гражданских отделениях, а затем перешел в первое уголовное отделение Саратовского окружного суда <…>.
Наибольшее число дел давали Саратов и прилегающие к нему волости, поэтому городские сессии назначались не менее двух раз в месяц и каждая продолжалась от восьми до десяти дней. Это сидение крайне утомляло. Дела были однообразные, обычные гражданские дела – третья или четвертая кража. Большей частью скамью занимали подростки.
– Вы слышите, в чем вас обвиняют? Признаете ли вы себя виновным?
Я убежден, что подсудимые ничего не понимали из торжественных слов председателя.
Сидеть в заседаниях приходилось с одиннадцати часов утра до полуночи, часто с небольшими перерывами. Я имел много времени размышлять о человеческом правосудии и, вообще, о функциях уголовного суда.
Действительно, во время заседаний, в особенности по несложным делам, роль членов суда была довольно пассивной. Следствие ведет председатель: он вел следствие, он же руководит всем ходом дела и лишь для формы наклоняет голову в сторону то одного, то другого члена суда, как будто спрашивает их мнения. Члены суда кивком головы отвечают согласием; на самом деле они часто не знают, о чем совещается с ними председатель, да последний и не интересовался их мнением.
Сидя членом суда, я имел много времени наблюдать за ними, размышлять о человеческом правосудии и, вообще, о функциях уголовного суда. Печальную картину представляли собой эти так называемые рецидивисты. Свои впечатления об этих судах я высказал в «Саратовском листке», в заметке под заглавием «Давно пора». Там я указал на необходимость учреждения патроната, общества попечения о лицах, выходящих из мест заключения.
На следующей сессии, когда снова стали разбираться дела о рецидивистах, старшина присяжных заседателей учитель городского училища старик А. Ф. Богославский в присутствии всего состава заседателей обратился ко мне и сказал, что они прочитали мою заметку об учреждении патроната, сочувствуют этой идее, собрали между собой по подписному листу небольшую сумму денег и просят этот подписной лист повесить в комнате присяжных заседателей, с тем, чтобы каждый следующий состав вносил свою лепту. Я предложил Богославскому изложить их желание в письме на мое имя и вместе с подписным листом передал это письмо судебному приставу, для хранения в комнате заседателей.
Мысль о патронате встретила глубокое сочувствие у многих судебных деятелей. Я хотел приурочить открытие патроната к сорокалетию судебной деятельности А.Н.Гофмана, которое должно было скоро наступить.
Все содержавшиеся в саратовских местах заключения должны были быть распределены между членами патроната. В Саратове, кроме тюрем, были также и исправительные арестантские отделения, где отбывали наказание более серьезные преступники. Член патроната должен был знать, что в такой-то день кончается срок наказания такому-то заключенному, и к этому числу должен был уже иметь сведения с родины заключенного о том, можно ли его отправить домой и смогут ли родные предоставить ему заработок. В противном случае об этом должен был позаботиться патронат.
Незначительная сумма денег была, при участии Богославского и других, распределена в пользу оправданных подсудимых, нуждавшихся в немедленной помощи.