Яков. Воспоминания (СИ)

Следующие две недели прошли для меня в бесконечной смене настроений. Я то утопал в светлых мечтаниях, приходя в состояние практически эйфорическое, то становился мрачен, с безнадежностью прозревая свое будущее, а то метался в сомнениях. Разумеется, я видел и понимал все эти приметы, свойственные совершенно особому состоянию. Были они мне знакомы со времен далекой молодости. Правда, я ранее искренне считал, что болезнь эта свойственна лишь юнцам, но, как видно, ошибался. И в минуты просветления посмеивался сам над собой. И все же, нет в жизни человека момента прекраснее восторженной влюбленности. А именно так и можно было назвать то, что я чувствовал. Я был влюблен, как юнец, и наслаждался этим. Причем, по некоторому размышлению, я понял, что влюблен уже давно, как мне сейчас казалось, едва ли не с первого взгляда. Что было несомненной чушью, разумеется. Но водоворот эмоций, захвативший меня, не позволял мне этого осознать. Я видел предмет моих мечтаний во сне и наяву, мечтал о встрече, представлял ее по-всякому. И лишь колоссальным усилием воли мне удавалось не демонстрировать странного моего состояния всем окружающим. Порой я впадал в противоположную крайность и погружался в беспросветное отчаяние, понимая, как мало шансов на взаимность я имею. Между нами стояли годы, и мое прошлое, и даже моя работа. Ну какой прок барышне из хорошей семьи в полицейском, да еще настолько ее старше и с отвратительной репутацией? В такие минуты я становился язвителен и желчен, и, признаюсь, совершенно невыносим. Полагаю, мои подчиненные весьма страдали от перепадов моего настроения, а Коробейников, которому из-за близости ко мне доставалось больше, чем другим, проявлял неприкрытое беспокойство. Кажется, он отнес мою переменчивость в настроении по ведомству переутомления и теперь порой изображал из себя няньку, пытаясь следить, чтобы я вовремя ел или не засиживался на работе допоздна. В минуты меланхолии это вызывало мое раздражение, которое, боюсь, я не всегда давал себе труд сдерживать. В светлые же периоды я лишь смеялся над его стараниями и сбегал от его забот в парк, втайне надеясь на долгожданную встречу. Но, как и положено в подобных ситуациях, небо насмехалось надо мной, и встреч не случалось. То ли мы с Анной Викторовной посещали парк в разное время, то ли она была чем-то занята и пренебрегала прогулками. Несколько раз я порывался зайти к ней с визитом, но каждый раз останавливал себя, робея. Подобная робость была мне настолько не свойственна, что вызывала желание смеяться над собой. Ну, или злость на себя самого, в зависимости от настроения, в котором я находился. Так продолжалось день за днем, и я уже понимал, что не могу вечно оставаться в подобном положении. Мне требовалось сделать следующий шаг и, если не объясниться, то хотя бы приблизиться к предмету моих мечтаний. Кроме того, я тосковал безмерно, лишенный общения с ней, возможности любоваться ею, слушать ее голос, восторгаться улыбкой. Рано или поздно, полагаю, моя влюбленность победила бы мою же робость, и я нашел бы способ увидеться с Анной Викторовной. Но, как обычно бывало в моей жизни, работа вновь вмешалась в мои планы, внося свои коррективы. В один из дней поступило сообщение о том, что в одном из номеров гостиницы обнаружено тело горничной. Все мечты пришлось отложить до лучших времен — меня ждало очередное убийство.

Мы находились в номере лучшей гостиницы Затонска. На полу лежало тело убитой горничной. У стены стоял пустой сейф с открытой дверцей. Что ж, с мотивом убийства, кажется, все ясно.

— У нее сломана шея, — обратился ко мне доктор Милц, закончивший осмотр тела, — и других повреждений нет.

— Упала и сломала шею? — предположил Коробейников, занятый фотографированием.

Нынче Антон Андреич предстал в новом облике, сбрив усы. Насколько мне было известно, из-за проигрыша в споре. О чем-то они с Ульяшиным об заклад побились, я не вдавался в подробности.

— Предварительно обчистив сейф, — заметил я саркастически, давая понять, что шутки на месте убийства не уместны.

— Кстати, убийца был мужчиной, — сказал доктор, — причем, недюжей силы.

— Из чего это следует? — заинтересовался я.

— А из того, что шея сломана одним движением, — пояснил Милц.

— Следов взлома не обнаружено, — сообщил Коробейников, закончивший возиться с фотоаппаратом и осматривающий теперь дверь.

Я подошел к управляющему гостиницей. Тот стоял у двери, в состоянии крайне нервическом. Оно и понятно: подобное происшествие скажется на репутации предприятия самым наихудшим образом, что, разумеется, снизит и доходы. Ну кто, скажите, захочет жить в гостинице, где в номерах горничных убивают?

— Где постоялец? — спросил я управляющего.

— Говорят, часа два, как ушли-с, — доложил тот.

— Как давно здесь живет?

— Неделю-с.

— Что ж это тут у Вас, любезный делается? — спросил я строго. — Средь бела дня горничных убивают?

— Я не могу знать-с, — управляющий непрерывно утирал катящийся градом пот. — Как господин инженер ушли-с, горничная пошла убирать.