Яков. Воспоминания (СИ)

— Я сказала, что я подумаю, — произнесла Анна с каким-то странным выражением, которого я не понял, да и не хотел понимать.

— Благоразумно, — кивнул я и повернулся, чтобы уйти, пока моих сил еще хватало на сдержанность.

— А знаете, что он мне ответил? — спросила меня Анна.

— А мне это не интересно, — выпалил я ей в лицо, останавливаясь.

— Он сказал, — проговорила она, — что он готов быть для меня опорой, даже если я его не люблю!

— Трогательно, — усмехнулся я, сдерживая кипящую ярость из последних сил. — Я прямо сейчас расплачусь!

— Да это я сейчас расплачусь! — ответила Анна Викторовна и едва ли не бегом двинулась прочь.

А я остался стоять в одиночестве у нашей скамейки, провожая ее взглядом. Я не понимал, для чего она рассказала мне все это. Как не понимал и ее реакции. Да и не хотел я ничего понимать, если честно. Просто снова сильно болело сердце. А осенний парк был сырым, промозглым и бесприютным. И очень хотелось в тепло.

Но тепло удалялось от меня по аллее быстрыми шагами, и я никак не мог его вернуть.

====== Двадцать вторая новелла. Каторжник и прокурор. ======

Никакая боль, какой бы острой не казалась она в первое мгновение, не длится вечно. Мы созданы так, что привыкаем ко всему, и в этом великое благо. Так и я постепенно свыкся с мыслью о том, что счастье, посетившее мою жизнь, оказалось мимолетным, а скорее всего, и вовсе мне почудилось. Я погрузился с головой в работу, находя в ней удовольствие и забвение. В эти дни я яснее, чем когда-либо осознавал, что именно здесь мое место и мое призвание. Бороться со злом и восстанавливать справедливость было для меня жизнью и честью. И порой я даже думал, что правильно, наверное, поступил Господь, не позволив мне отвлечься от своего пути.

Но дело, взбудоражившее тем осенним днем весь Затонск, заставило меня вновь задуматься о том, как же важно хранить справедливость, и как трудно это порой в нашем мире, где далеко не все идут по своему пути честно.

Это дело вошло в мой кабинет и в мою жизнь вместе с письмом, переданным мне дежурным. Письмо гласило: «Господин следователь Штольман, я, Андрей Кулагин, сим требую немедленно возобновить разбирательство по приговору, коего невинной жертвой я стал два года тому назад. Господа, небескорыстно вершащие судьбы людские, будут мною задержаны до момента установления истины по моему делу. Вы должны найти настоящего убийцу городского головы Матвея Кулагина. В случае попытки освобождения силой, названные господа будут убиты мною. Андрей Кулагин».

— Яков Платоныч, — доложил Евграшин, почти что без стука вошедший в мой кабинет, — в суде, у прокурора неизвестный стрельбу открыл.

Итак, передо мной стояла задача безмерной сложности — освобождение заложников. Такие дела были редкостью, хоть я и сталкивался с ними в Петербурге несколько раз. Не ожидал подобного в Затонске, но это сейчас не важно. Мозг заработал на полную мощность, с немыслимой скоростью. Самое главное сейчас — освободить заложников. Это сложнее всего, именно на этом этапе обычно бывают жертвы. А значит, нужно немедленно отправляться в суд.

Впрыгивая в пролетку в сопровождении городовых, я мысленно представил себе здание суда. Знать бы еще, в каком именно помещении все произошло. Но в целом, в любом случае дело плохо. Здание стоит особняком, окна, даже первого этажа, расположены высоко. Так что самый меткий стрелок из лучшего ружья не сможет уложить преступника. Двери в здании суда отличные, дубовые, за один удар не вынесешь. Пока ворвемся, он десять человек перестрелять успеет. Так что остается только один способ — переговоры. И здесь некоторую надежду давало полученное мною письмо. Кулагин пошел на переговоры со мной еще до того, как захватил заложников. А значит, он однозначно согласится со мной поговорить. В крайнем случае, попробую убедить его обменять заложников на меня. Интересно, кто там в заложниках? Но это и в самом деле случай крайний, потому что вот тогда меня точно при штурме пристрелят наши орлы под воинственным руководством господина Трегубова. Стоит мне отойти от управления происходящим, и, я уверен, будет отдан приказ героически штурмовать, да побыстрее. Так что лучше бы мне поискать иное решение. Кулагин требует пересмотра его дела. Но на это требуется время, он не может этого не понимать. Возможно, здесь и будет лазейка. Обменяю заложников на себя, а потом отпущу Кулагина, обменяв собственную жизнь на его свободу. Ну, и поймаю позже, разумеется. Это несложно будет, беглому каторжнику в маленьком Затонске спрятаться особо негде.

На этом мои размышления были прерваны, мы прибыли.

Быстрым шагом я вошел в здание суда, но был тут же остановлен знакомым возгласом.

— Яков Платонович! — Анна Викторовна, бледная и испуганная, бросилась ко мне и ухватила за рукав пальто. — Что случилось? Я ни от кого добиться не могу!

— Вы что здесь делаете? — спросил я ее.

Вот мне только ее для полного счастья не хватало, чтобы в это и без того сложнейшее дело вмешалась Анна с ее духами. Мне сейчас требуется все внимание и все силы, я не могу себе позволить волноваться за нее.