Яков. Воспоминания (СИ)

А больше идти было некуда, разве что в кабак. До такой степени тоски я еще не дошел, а потому, устав от работы, отправлялся в парк. Там, на холодных осенних аллеях, тоска овладевала мной безраздельно, но я все равно возвращался туда раз за разом, надеясь на встречу и отказываясь признаваться в этом самому себе.

Встречи не происходило. По-видимому, Анна Викторовна, окончательно убедившись в том, что я намерен хранить свои тайны, просто вычеркнула меня из своей жизни. Я не мог с этим бороться. Мне оставалось лишь отнестись к ее решению с уважением. Для меня же оставалась тоска по ней, одиночество и сны.

В один из дней ко мне в кабинет зашел господин Трегубов.

— Яков Платоныч, — обрадовал он меня, — я завтра в отъезде. Так что Вы тут за главного. Я на вас очень надеюсь.

— А что случилось? — спросил я его с некоторым неудовольствием. — Вы надолго ли?

Если честно, мне и отсутствия Коробейникова хватало. Дел было столько, что мне едва хватало сил с ними справляться.

— Ненадолго, — утешил меня полицмейстер, — на день, возможно, на два. Приглашен в поместье Гребневых на театральную постановку. Изысканное общество там собирается нынче, — поведал Николай Васильевич с некоторой гордостью. — Из Петербурга приехала матушка Алексея Гребнева, сама знаменитая Елена Полонская. И Тропинин, известный драматург, тоже прибыл. Вы же слышали о них наверняка, будучи в Петербурге.

Я и в самом деле слышал. А Елену Полонскую даже видел в прославившей ее постановке пьесы «Прометей», автором которой был как раз Тропинин. И пьеса, и игра великой актрисы произвели на меня неизгладимое впечатление.

— А еще приглашен князь Разумовский, — продолжил рассказывать господин Трегубов, — и госпожа Нежинская, и Мироновы ожидаются.

Я почувствовал злость, в данном случае совершенно бессмысленную. Да уж, и в самом деле изысканное общество. Очень рад, что мне не придется его выносить. Впрочем, для подобных собраний я чином не вышел. И слава Богу, уж лучше работать, чем терпеть общество Его Сиятельства.

Но увы, как выяснилось, работа и изысканное общество оказались вполне совместимы. Поздно ночью, едва я успел заснуть наконец-то, как стук в дверь поднял меня с постели. Этот стук, слишком уж торопливый и настойчивый, встревожил меня почему-то больше обычного. Как и раздавшийся следом голос Ульяшина:

— Яков Платоныч! Убийство. Его Высокоблагородие за Вами послали.

Я впустил околоточного, чтоб не орал на лестнице. Люди спят все-таки. И, пока собирался и приводил себя в порядок, выслушал его версию того, с чем мне предстояло иметь дело. Новости не радовали. Ульяшин сообщил мне, что слуга Гребнева привез записку от нашего полицмейстера. Господин Трегубов требовал срочно прибыть в поместье с городовыми, так как Алексей Гребнев пропал, а в парке слышали выстрел.

Когда мы прибыли в имение, уже рассвело. За это время ситуация изменилась весьма, и в худшую сторону. С рассветом был найден пропавший Алексей Гребнев, мертвым. Застрелен в парке, обстоятельства неизвестны, предположительно, самоубийство. Все это сообщил мне Григорий, управляющий Гребнева, когда встретил меня по приезде в имение.

Сопровождаемый управляющим, я прошел по парку к месту смерти Гребнева, где ждал меня наш полицмейстер. Ночью резко похолодало и выпал снег, так что уже было понятно, что обнаружить какие-либо следы будет непросто.

— Ну что стоишь, тетеря, — послышался знакомый голос господина Трегубова, командующего городовому. — Иди вниз посмотри.

Я приблизился. Алексей Гребнев лежал под деревом на спине. На груди был след от пули, рядом лежал и пистолет. Однако я уже в первого взгляда видел, что не самоубийство это, имитация.

— Хотя, какие следы, — вздохнул Николай Васильевич, — ночью все замело.

— А почему сразу не сообщили? — спросил я его.

По словам управляющего, вкратце рассказавшего мне по дороге о происшествии, я уже знал, что Алексей пропал вчера еще днем, перед обедом.

— Так тело только под утро нашли, как рассвело, — пояснил управляющий. — К тому времени за Вами уже послали. Вот Николай Васильич и приказали.

— Да, искали всю ночь, это точно, — подтвердил полицмейстер. — Надеялись, думали, что просто из дома ушел. На рассвете обнаружили. Яков Платоныч, — обратился он ко мне, отводя меня в сторону, — это как же так-то? Из-за пьесы застрелиться! Вы уж без лишних формальностей. Елена Николавна просили: не надо следствия и прочих дел. Зачем, говорит, раздувать, коли сам счеты свел.

— А кто сказал, что сам? — спросил я его.

— А разве не так? — изумился господин Трегубов.

— Убийство это, — ответил я ему твердо.

— Как убийство? — взволновался наш полицмейстер.

— Определенно убийство, — пояснил я, — стреляли не ближе, чем с пяти шагов.

— Да кто ж его? — удивился управляющий, услышавший мои слова. — Посторонних не было.

— Ну, значит, кто-то из своих, — ответил я, разглядывая его пристально.

— Тут след! — крикнул Ульяшин, осматривавший кусты выше по склону. — Яков Платоныч, здесь следы от мужских ботинок. И портсигар.

Он передал мне найденную под кустом улику. Портсигар не из дорогих, но зато с гравировкой.