Яков. Воспоминания (СИ)

Появилась новая версия, и мне требовалось время, чтобы обдумать ее со всех сторон. Но что-то подсказывало мне, что Семенов снова солгал нам, пытаясь выгородить кого-то. И этот кто-то, скорее всего, Ольга. Вряд ли Саша, уж очень лихо он все про нее рассказал.

Кстати, судя по выражению лица, Анне Викторовне тоже не нравилась версия с виновностью дочери управляющего. Она уже успела нахмуриться и посматривала в мою сторону сердито. Ну, это не удивительно. Юная Саша, маленькая и хрупкая, вызывала у Анны, по всей видимости, желание защитить и уберечь. А сложное положение, в которое попала девушка, это желание лишь усиливало. А поскольку Анна Викторовна крайне не любила, когда я проверяю невиновность тех, кто ей симпатичен, то, кажется, начала сердиться на меня заранее. Вечный наш с нею конфликт. Сколько не объяснял я, что должен и буду проверять подозрения, и что это не означает вины, а наоборот дает возможность доказать невиновность, все равно каждый раз дело заканчивалось ссорой. Анну Викторовну обижали мои проверки, она воспринимала их почему-то не как часть моей работы, а как мое личное ей недоверие. Вот и теперь, кажется, мы уже поссорились. По крайней мере, взгляд, которым наградила она меня, был довольно сердитым. Я ответил не менее упрямым взором, давая понять, что все равно поступлю так, как считаю нужным. Анна Викторовна вздохнула с неудовольствием и, резко повернувшись, покинула веранду. Вот и поговорили, что называется. Раньше мы хотя бы молча не ссорились. Впрочем, что вспоминать о том, что было раньше?

Я хотел было пойти за ней и попробовать все же объяснить свою позицию. Это дело и без того достаточно сложное, не нужно ссор. Но тут открылась дверь, и на веранду весьма решительно вышла хозяйка дома, Елена Николаевна Полонская, в сопровождении Тропинина.

— Господин Штольман! — обратилась она ко мне с плохо скрываемым гневом в голосе.

— Я к Вашим услугам, — поклонился я ей.

— Я… Я звала Вас, — сказала Полонская. — Я Вас ждала.

— Простите, — извинился я, — неотложные дела следствия.

— Погиб мой сын, — сказала Елена Николаевна с волнением. — Можете ли Вы это понять?

— Я глубоко Вам сочувствую, — сказал я ей совершенно искренне.

— Я хотела бы знать, — сказала Полонская, — до каких пор это будет продолжаться.

Я взглянул на Тропинина, но он отвел глаза. Ясно было, что он не взял на себя трудную ношу сообщить матери о том, что ее сын был лишен жизни насильственным образом. И делать это придется мне, прямо сейчас.

— К сожалению, — ответил я ей, — дознание будет продолжаться до тех пор, пока убийца не будет изобличен.

— С чего вообще Вы взяли, что это убийство? — спросила Елена Николаевна. — Мой сын… — продолжила она, борясь со слезами, — мой сын был тонким и ранимым человеком. Я обидела его. Я одна во всем виновата. Я убийца!

— Ну, это фигурально, как Вы понимаете, — торопливо вступился Тропинин.

— Я понимаю, — успокоил я его.

— Мой сын покончил с собой, — сказала Полонская, взяв себя в руки немыслимым усилием. — Я прошу Вас прекратить следствие.

— Боюсь, это невозможно, — сказал я со вздохом, искренне сочувствуя ее материнскому горю. — Сожалею, но факты говорят, что произошло убийство.

— Какие факты?

— На одежде убитого нет следов пороха, — ответил я, — значит, стреляли в него с расстояния…

— Господи, я прошу Вас, — воскликнула Елена Андреевна, борясь с рыданиями, — избавьте меня от этих подробностей!

И она выбежала из комнаты.

— Вы уверены, что это убийство? — спросил меня Тропинин.

Странный вопрос, право, особенно если учитывать, что как раз его я успел не только допросить, но и всерьез заподозрить. Или он надеялся, что я позже передумаю?

— Никаких сомнений, — ответил я ему. — Вы, когда гуляли в парке, за несколько минут до выстрела… Вы сказали, Вы никого не видели?

— Никого, — подтвердил он.

— А где был господин Семенов?

— Семенов? — задумался Тропинин. — Я не знаю. Он появился потом, когда все собрались на веранде. Ах, да, я вспомнил, — добавил он вдруг, — он тяжело дышал, был очень возбужден, как будто бежал откуда-то.

На веранду торопливо вышел Ульяшин.

— Яков Платоныч, — обратился он ко мне, — на два слова можно? Это срочно.

— Господин Тропинин, Вы можете идти, — сказал я.

Тропинин отошел в сторону, вежливо поклонившись.

— На пистолете отпечатков нет, — сказал околоточный, стараясь говорить как можно тише. — Они будто стерты намеренно.

Вот как? То есть, следует предположить, что убийца знал о дактилоскопическом методе. А он ведь не так уж широко известен.

— Совершенно никаких отпечатков? — уточнил я.

— Ну, там на стволе, возле мушки, — сказал Ульяшин, выражением лица демонстрируя, какую малость ему удалось обнаружить.

Что ж, пусть и малость, но придется работать с тем, что есть. Я взглянул на подошедшего к нам господина Трегубова. Наш полицмейстер дактилоскопию не уважал, почитая ее едва ли не за гадание на кофейной гуще. Убедить его мне будет непросто, но придется справиться. Иного выхода я не вижу.

— Нужно получить отпечатки пальцев у всех присутствующих, — сказал я Ульяшину. — Подготовьте.