Якутские мифы - Саха θс-номохторо

Птицам показалось, что филин улетел очень давно. Они его ждали с нетерпением, а он не прилетает. Птицы, сказав: «Что с ним, может быть, что-нибудь случилось?» — не вытерпев, собрали всех и, собравшись, сказали сове: «Ты являешься у нас птицей-шаманом, пошамань и посмотри-узнай, почему он так долго задержался»[7]. И, привязав перед ней одну жирную мышь, заставили покамлать. Сова, сев в середине собравшихся птиц, начала шаманить. Одна [только] жирная несчастная мышь стояла привязанной. Птицы, остроклювые и плоскоклювые, все птичье племя собралось; здесь и тойон-беркут, и голова-лебедь, кандидат-гусь, князец-дятел, старшина-дрозд. Разве все они не должны были быть? Конечно, все были. Та сова, говоря-распевая по-разному, шаманила. Все — и высокие, и стройные, и с выгнутой спинкой, и с покривившейся фигурой, и длинношеие и длинноногие, и пузатые, и круглоголовые птицы — все расселись вокруг нес, даже не вмещались все. Среди них была птичка — предок нынешних птичек с кроваво-красной головой; она была очень маленькой. Другие птицы мешали ей, она пробовала смотреть, но не увидела ничего. Поэтому она с досады поползла и села перед лебедем-головой и пыталась смотреть. Тогда лебедь, [гордо] вытянувшись, сказал: «Зачем еще эта такая малышка оказалась передо мной; к тому же она с острым клювом, хотя бы имела плоский клюв», — и зашумев, рассердился и злобно клюнул. После этого разве не случится беда, брызнула у птички кровь из головы. Она заплакала, запричитала, поднялся шум, и птицы раскричались. Шаман прекратил камлание, привязанную мышь сразу отпустили.

И высшее и низшее начальство птиц разделилось в разные стороны, остроклювые и плоскоклювые разошлись в противоположные стороны, начались споры и ссоры, плач и жалобы. Лебедь и гусь — одно особое племя с плоскими клювами, дрозд с дятлом — другое особое племя остроклювых стали спорить.

Тут один сказал:

— У лебедя длинная шея, длинные ноги, он самый большой, мог бы встать позади и смотреть. Птичку, маленькую бедняжку, он обидел, считая ее остроклювой, обижая так, он разделался с нею.

Другие говорили:

— Эта птичка, будучи маленькой, дрянной, не должна была пройти перед должностным лицом с чином головы. Это она виновата.

Поспорив так долго и не согласившись с доводами друг друга, пожаловались они своему тойону-беркуту.

— Рассуди, почтенный господин, кто виноват в этом! Но беркут разве даст неправильный ответ, даже будучи осведомлен, что он ведь лебедь, во всяком случае, родовитый, важный. Недаром его даже люди-якуты почитают божеством, поклоняются, заклинают его. Беркут сказал:

— Хоть ты и голова, ты, лебедь, виноват. Не должен был ты говорить об остром клюве. Птичье племя имеет одну природу. Поэтому ты не должен обижать птицу за то, что она маленькая, дурная. Душа у птиц одна. Пусть хоть и мала ростом и видом неказиста, она хотела посмотреть. Нужно было ей дать эту возможность. Кроме того, ты обидел, окровавив ее, — сказал он.

На это остроклювые сказали, опять зашумев:

«Действительно так, действительно так!»

Тогда сородичи лебедя не согласились с этим и пошли жаловаться царю птиц — орлу. Орел не дал жалобщикам произнести и пяти слов, сказать и одной речи. Обвинил их. Приговорил главарей плоскоклювых за их вину по одному месяцу ежегодно пребывать в тюремном заключении[8].

С тех пор главари водоплавающих птиц по одному месяцу в год перестали летать, [линяли], говорят. А голова птички, говорят, в том месте, где клюнул лебедь, стала красной, как кровь.

III

Все это так прошло. Разве после такого события птицы могли собраться вновь? Опять, чтобы только не замерзнуть, забивались у корней трав и деревьев, ждали возвращения филина. Через три года филин возвратился. Он очень поправился, потолстел. Вид его стал прекрасным. Все решили, что путешествовал он отлично. И все птицы, собравшись, спросили у филина, в какой стране он побывал.

— Все три года, в продолжение которых я пропадал, вдоль и поперек испытывал я муки, холод и препятствия, только я, будучи филином, вернулся оттуда. Что наша страна-земля? Та земля в десять раз холоднее, в десять раз хуже, скуднее, оказывается. К тому же это очень далекая страна, — так начисто врал он.

— Ну, тогда нам суждено погибнуть, исчезнуть. Не остаться нам живым, значит, мы обреченные птицы, — сказали они.

На это некоторые спросили:

— Как же быть нам, друзья? Может быть, хоть где-нибудь есть земля, где дыхание наше продлится.

Разошлись. После того, как птицы разошлись, филин рассказывает:

— Старуха, ну я слетал в очень далекую страну, пролетел широкое море и под самым солнцем нашел я благодатную страну Кыдат[9], с лучшей едой и одеждой, с травами и деревьями, без зимы, с теплым воздухом, с людьми, со скотом и птицами. И вернулся оттуда. Путь туда далек. Уж очень хорошая еда и одежда там, хотел набраться сил, чтобы лететь. Поэтому я так опоздал. Мы полетим сами, никому не сказав. Давай-ка собери одежду и обувь детей потихоньку, чтоб никто не знал. Хорошо?

— Ладно, не говори. Тише, услышат. Постой-ка, кто это? — старуха вышла посмотреть и зашла.