А что до совращения, молодая сучка, что только не делала. Якутские девки знают толк, как пятидесятилетних с ума сводить. Ласковая речь, томный взгляд, грациозная походка и так далее. А когда ложились спать, специально раздевалась, не смотря на холод. Нежно так вздыхала, прижималась телом; как бы невзначай, задевала место причинное у «старика». А потом, и вовсе обнаглела, — обняла, как-то, да и поцеловала взасос Фаламея!.. Тот вскочил, как ошпаренный, отгоняя бесовское наваждение! Однако Жанна не успокоилась: подошла, прильнула и, снова, уложила на топчан.
Внутренняя борьба, в душе «Сергия», достигла апогея. Отворачивался от плотоядных губ, сбрасывал девичьи путы, обоими ладонями закрыл, на «замок», вздыбленный «прибор». Впрочем, лукавую «гетеру» это не смутило, — всё равно, добилась своего!.. Фаламей не выдержал и, весьма неловко, застонал. А затем и, взял, сердяга, грех-то на душу! Здоровый, как медведь, обхватил бесстыжую деваху. И понесла его, нелёгкая, вершить Любовь бабе на утеху, а чертям на радость!..
.Когда всё было кончено, бедный Фаламей, аж молитву «Отче наш!» прочитал. Жанна же, как кошка, сладко потянулась, жарко обняла.
— Тебе, хоть хорошо было, Фаламеюшка?
Мужик упорно молчал.
— Значит, восемь лет, так и жил без бабы?
— Да уж, нелегко, столько-то, себя терзать!
— А скажи, из-за чего ушел из мира, от людей?
Фаламей не выдержал.
— А тебе-то что?!
— Жалко мне тебя. Говорил, тогда, что человека кончил.
— Застрелил или зарезал? А?
«Старикан» прерывисто вздохнул.
— Нечаянно всё получилось. Н-да.
— Знаю, — тяжело вспоминать. Расскажи, облегчи душу!
— Пьяные мы с Колькой были. Нажрались под завязку. Эх, да что там говорить!
— Говори, как есть.
И Фаламей поведал, девке, свою историю.
Был он обычным мужиком. Одиноким, правда. Развёлся с бабой и стал жить отдельно. А жил, тогда, в Вилюйске. Работал в строительной организации. Все его звали Фаламей, потому, что фамилия была Фаламеев.
Так вот. Трагедия случилась летом. Стояли они, с напарником, на ремонте, на базе. А ремонтировали гусеничный трактор. Как-то напились в уматушку, и пошли, дескать, «вкалывать». У машины, разболтался «палец» и выскочил из соединения траков. Гусеница и развернулась. Нужно было собирать.
Короче, пьянущие, соединяли траки. Фала-мей, зачем-то, полез в кабину. А товарищ, в это время, «палец»-то вставлял. Причем, впереди «агрегата». Обхватил гусеницу левой рукой, а правой забивал. Напарник же, в кабине, врубил скорость. Трактор поехал, и мужика того, затащило под гусеницу и раздавило в лепёху. Услышав дикий вопль, Фаламей, понятно, сразу отрезвел. Остановил машину, но было слишком поздно. Море крови, кости всмятку, кишки наружу. В общем, «поработали» зашибись.
Сбежался народ. «Преступника», сразу, в милицию. А потом, и в СИЗО. Был суд, но не посадили Фаламея. «Условно» два года дали. Дескать, непредумышленное убийство, совершенное по неосторожности. И «совершено»-то оно было, в состоянии алкогольного опьянения. А это, не считалось, тогда, отягчающим обстоятельством. Кроме того, статистика по убийствам, в районе, оставляла желать лучшего. И еще один прецедент, никого не устраивал. Иначе говоря, менты «портить», и без того, нехорошую статистику не захотели. И «изувера поневоле» выпустили на свободу.
Ему бы радоваться, да что-то надломилось в душе у Фаламея. Не мог, людям открыто, в глаза смотреть. Мучила вина перед родственниками покойника, и, вообще, вся жизнь в миру потеряла смысл. Поэтому, мужик и принял решение
уйти от людей, скрыться, стать отшельником.
Знакомые ребята построили в глуши, на Вилюе, избушку. Чтоб охотиться, рыбалить, отдыхать. Фаламей и напросился там, в одиночку, жить. Охотники приедут, а у него, уже всё готово к приезду. И чистота, и тепло, и постели. Кашеварил в это время; как мог, обслуживал. А за это, мужики привозили муку, крупы, сахар, соль и прочее. И прожил так, отшельником, Фаламей аж восемь лет.
— Да-а. — протянула Жанна. — Бедный ты, бедный. А возвращаться назад, как, не намерен?
— Привык уже. Да и что мне там делать, скажи? — спросил «старикан».
— Пятьдесят лет, — мужчина в самом соку! Найдёшь женщину, и заживёте тихонько.
Фаламей, вдруг, всплакнул.
— Никого не хочу! Лишь тебя, моя зоренька!..
От такого «финта», девке стало не по себе.
— Что ты, что ты!.. Хотя ведь, живём. Ну, пока, вроде.
— Ребёночка родишь. Я ему отцом стану.
— Дак ведь еще, родить надо!.. Честно говоря, боюсь!
— Да не бойся! Всё, — дай Бог, — обойдётся!
— А кто роды будет принимать?
— У меня, кобыла была. Может быть, и справлюсь.
— Н-да уж. — поразилась Жанна. — А вот, спросить хотела.
— Что, касаточка родная?
— Если, вдруг, охотники нагрянут, как мне быть?
— Рожать-то в феврале иль как?
— Вроде, в феврале.
— Коль приедут, — на заимку брошенную отведу. Они недолго будут.
— А заимка где?
— 10 километров по тайге. Как-нибудь, да проживешь три дня.
— Страшновато в одиночку! И вообще.
— А что делать? Выхода другого нет. О тебе, — не должен знать никто.