Йалка

Я был уверен, что Медвог напустил на себя этот туман, чтобы создавать иллюзию непоколебимого влияния на людей. Отличный способ продать продвинутый курс. Хотя у Медвога его не было. Но я решил, что обязательно предложу, когда подойдет моя очередь.

Не успел я поставить точку в мысли о продвинутом курсе Медвога, как Вениамин назвал мое имя. Как мне показалось, с придыханием. Вениамин устал не меньше нашего. Для него театральные каникулы получились вовсе не каникулами. Уже на следующей неделе он должен приступить к репетициям новой постановки, которую сам написал. Не знаю, о чем она, но уверен, это что-то глубоко печальное.

Я вошел в класс. Ожидал увидеть Медвога, восседающего на троне. Не важно, откуда бы там взялся трон, но именно этого я ожидал. В аудитории уже сгустился полумрак, и Медвог выглядел очень уставшим пожилым человеком, каким он и был, вообще-то. Его помощница Лена сидела за партой в последнем ряду и что-то писала в телефоне. А может, играла в симс.

Медвог указал на стул рядом с собой. Мне показалось, стул слишком близко. Когда люди сидят бок о бок, невозможно нормально говорить. А когда так близко сидит нуоли…

– Что-то смущает? – спросил Медвог.

– Нет.

Я сел и чуть отодвинул стул. Я сделал это одним движением, казалось незаметным.

– Не трогай стул, – тут же сказал Медвог. – Пусть стоит, где стоит.

Я вернул стул на место.

– Итак, Йалка! Чего ты хочешь? – Я чувствовал его кофейное дыхание.

– В смысле, чего я хочу?

– А какой еще смысл у вопроса «Чего ты хочешь?»?

– По жизни или сейчас?

– Ты мне скажи.

– Сейчас я хочу спать и пить.

– Какая интересная беседа. – Медвог скрестил руки на груди.

Я снова поерзал на стуле. Мое плечо касалось плеча Медвога. И я чувствовал, как оно потеет.

– Тебе дискомфортно?

– Немного.

– И часто тебе бывает дискомфортно?

Я молчал. Медвог спокойно ждал. Как часто мне бывает дискомфортно? Я попытался вспомнить, когда мне было комфортно в последний раз? Кажется, неделю назад или две. Где я был? В ванной. Я уснул под шум стиральной машины.

– А дома? – спросил Медвог после молчания.

– Я не знаю.

– Когда ты раздевался дома, что ты чувствовал?

– Было забавно.

– Забавно, – повторил Медвог и задумался.

Не знаю, сколько времени мы молчали. Возможно, кто-то успел выспаться в коридоре, Лена построила целую империю в своем телефоне или написала роман, Медвог прочел про себя все «Бородино». Почему-то мне казалось, когда он глубоко задумывался, он непременно про себя читает стихи или монологи. Вряд ли это «Бородино».

– Снимай маску, – хлопнул он в ладоши.

Я не двигался.

– Давай! Видно же, что она тебе мешает.

Спорить с Медвогом бессмысленно. Вся его поза говорила о намерении дожать меня. Я достал из рюкзака салфетки, протер руки, салфеткой отогнул край маски и снял ее. Захотелось глубже вздохнуть. Маска вовсе не мешает нам дышать, но инстинктивно, каждый раз, когда снимаю, хочется побольше воздуха в себя забрать. Также инстинктивно хочется спрятаться, и я начинаю отворачиваться.

– Я давно живу, – сказал Медвог. – И видел всякое.

Я глянул на помощницу, которая все так же смотрела в телефон.

– И она тоже, – добавил он.

Я еще раз вздохнул, сердце колотилось, руки потели, поэтому я завернул маску в салфетки и положил на стол. Посмотрел на Медвога. И… ничего не увидел. А что, собственно, я вижу обычно? Какие-то образы, иногда картинки, иногда цвета, иногда слышу чувства. Если они очень сильные, я начинаю сам чувствовать их. Так было с Лелей…

Я смотрел на Медвога. И ничего не чувствовал. Казалось, он меня читает, а не я. Я сосредоточился. И ничего. Все пропало? Я больше не нуоли?

– Тебе пора смириться, – сказал Медвог.

– С тем, что я неудачник?

– С тем, что ты нуоли.

– Легко вам говорить.

– Ты так думаешь? – улыбнулся Медвог.

И я увидел маленького кудрявого мальчика на руках плачущей женщины.

– Моего отца выгнали из театра, из страны не выпустили, – сказал Медвог. – Он повесился на бельевой веревке в ванной. В нашей коммуналке.

Я больше ничего не увидел. Да и не хотел. Я подумал о родителях, которым можно теперь не носить маски. Они никакие не реакционеры и никогда не говорили о масках как о чем-то, ущемляющем их права. Кажется, дед застал времена, когда деревянные маски сжигали на площадях, но это было недолго и без резонанса. Никакого мирового пламени.

– Изоляция – не выход, – проговорил Медвог и хлопнул меня по плечу. – Гордись тем, кто ты есть.

Он еще говорил о том, что мне надо чаще выступать на сцене. Не пытаться шутить универсальные шутки. В конце концов, во мне видят прежде всего нуоли, а не комика. Медвог пожелал мне удачи, я надел маску и вышел. Оказалось, прошло всего полчаса. А я столько всего подумал.

Когда беседу прошли все, была почти полночь. Уставшие и задумчивые, мы брели по улице в поисках какого-нибудь бара, куда можно сесть вдесятером. Ближайшие оказались переполнены. Я зачем-то позвонил Мише. И он позвал нас к себе. Натали там не было. Миша сказал, работает. И я вспомнил, что должен был отправиться к ней на консультацию по профессиям. Наверняка она спит. Или скоро придет к Мише. Я решил не писать и не звонить.