Яма

На холмах между елями в тени лежал могучий и обречённый, тяжелый мартовский снег. У финиша молодые люди скучали, зябли, постукивая тонкими ботиночками.

Лыжницы, едва передвигая циркулем ноги, ковыляли последние метры — с перекошенными лицами, с розовыми, залитыми кровью из полопавшихся сосудов глазами. Чтобы сию минуту не упасть в снег, они наклонялись вперёд, опираясь на воткнутые палки и жадно, жадно, с болью дышали надорванными, плоскими мужскими грудями.

Порозовевшая, приятно озябшая (ровно настолько, сколько требуется для закаливания организма), насытившаяся кислородом пятёрка, обсуждая итоги пари, гуськом спускалась к машине, к одуревшему от скуки водителю. Ехали в тот же ресторан обедать — за счёт проигравшего.

Зачем человеку имя, если у него такая удобная фамилия — Кубова? Кубик. Самый настоящий кубик: метр с чем-то в высоту, метр без чего-то — в ширину. Метр на метр.

Четыре сосиски ручек и ножек, воткнутых в кубообразное туловище; крошечный шарик головки. Алька Кубова. Слава богу, что не Спицына и не Спичкина. То-то бы порезвились одноклассники.

Когда она после школы снимала форменное платье и вешала на плечики, на него было страшно глядеть: поперёк себя шире!

Раньше Алька не понимала своего несчастья и была непоседливой, жизнерадостной вертушкой. Непоседливой и жизнерадостной она оставалась до шестого класса. До этого времени в бурлящей вокруг неё жизни всё было так ново, интересно. Во всём следовало разобраться, во всё сунуть курносый нос. После седьмого класса она перешла в новую школу и начала разбираться исключительно в себе. И с каждым днем с отчаянием всё острее осознавала трагедию появления на свет гадкого толстого утёнка.

Мама умница, мама наблюдательная, мама всё поняла. Объявила войну Алькиному целлюлиту, начала действовать. Всякий раз на выходе в прихожей она перехватывает Альку, окидывает критическим оком:

— Давай, обратно рассупонивайся. Ты же знаешь: широкие пояса тебе не идут.

— Мама, мне не идут никакие пояса, — мягко и вразумительно говорит Алька.

— Тебе не идут широкие пояса, — так же терпеливо и мягко подчёркивает мама.

Стройная моложавая мама не хочет сдаваться. Она активно борется с Алькиными несовершенствами. Заставляет её часами висеть на турнике, устроенном в коридоре. Записывает Альку в любительскую баскетбольную секцию, где дылды-старшеклассницы исподтишка, больно впиваясь ногтями щиплют её и шипят:

— У, жирдяйка, сосиска тухлая, опять мяч пропустила.

Мама сажает Альку на диету: мучного нельзя, крупяного нельзя, сладкого нельзя, жирного нельзя, жидкого нельзя. Объявляет гостям, со смехом отодвигая от дочери вкусненькое:

— Алевтина у меня великий пост блюдет.

Оставаться за столом не имеет смысла — не из-за жиденькой же пресной овсяной кашки, которую мама плескает в блюдечко, как кошке. Алька вылезает из-за стола, ворча:

— Нехристь ты, мам. Великий пост ещё не наступал.

Бедная мама! Она даёт Альке деньги по утрам и тревожно напоминает:

— Творожок, что-нибудь рыбненькое и — яблочко.

Но — слаба человечья плоть. На всю сумму Алька берет в буфете сладких жирных пирожков и отводит душу, ухитряясь откусывать даже под партой.

— У человека в жизни, — жуя, рассуждает Алька, — не так много радостей. Зачем же преднамеренно лишать себя самой доступной из них? Тем более что жить на этом свете человеку осталось… — она не заканчивает одну ей понятную мысль и тяжко вздыхает.

Вечером, перед зеркалом, Алька будет проклинать эти пирожки. Всё острее понимает, что откладывать задуманное дальше некуда. Сегодня вечером…

Мамина затея: вечерний кросс вокруг дома. Норма — восемь кругов. Свежий воздух перед сном, зарядка бодростью, а главное — расход калорий, накопленных за день.

За снежной крепостью недалеко от кроссовой дорожки закачались две мальчишечьи синие шапки с помпонами. Раздалась команда:

— Из орудий мелкого калибра по противнику прицельным огнем — пли! Та-та-та-та!

Град тугих снежков забарабанил по Алькиной спине. Ледышка больно вонзилась в шею.

Синяя шапка с помпоном зверским голосом крикнула: «Бо-омбу!» Ну, если у них льдом и снежками заряжаются орудия мелкого калибра, то уж бомба… Алька позорно ретировалась под торжествующее «ура» из- за снежной крепости.

…— Бегает?

Парень, отогнув портьеру, дождался, когда из-за угла дома появилось цветное пятнышко. Отсюда, с 10-го этажа, казалось, что это букашка упрямо ползёт по одной ей ведомой траектории.

— Бегает. Целеустремлённая натура. Не чета нам, грешным.

— Жирок сгоняить, — хохотнул пятый парень. Он один был одет без изысканной небрежности, как прочие присутствующие, а лишь с неумелой замашкой на то. Как в любой мало-мальской компании, был здесь обязательный балагур, шут гороховый: для развлечения, что ли, без передышки сыплющий шуточками.

Когда рассказывали свежий анекдот, он ржал так усердно, что становилось ясно: смысла анекдота он не понимал. Над ним порой жестоко подшучивали. Но когда его не было в компании, точно чего не доставало.