Яма

Он собирался вскоре ее остановить. Безусловно. Просто интересно было посмотреть, как именно она будет действовать. Затем решил, что лучше ему все же не следить за ней визуально. Откидывая голову назад, закинул за спинку кресла руки. Расслабился. Но, едва ощутив горячее дыхание в районе паха, резко открыл глаза и метнул взгляд вниз.

Охренеть, что за формула получилась. Когда вот именно она, его ненаглядная Плюшка, взяла в свой миленький, слишком много болтающий рот его член.

Никаких поцелуйчиков и облизываний. Сразу в рот.

Неглубоко. Неумело. Несмело. Чересчур осторожно.

Но, мать вашу, Республика взяла его член в рот!

В ее глазах горело столько чувств и эмоций. От той самой сумасшедшей любви до невинного и наивного изумления. Градскому стоило колоссальных усилий не терять выдержку, не толкаться ей навстречу, не направлять ее, давать возможность действовать исключительно по своему желанию.

Странное сочетание похоти и нежности затопило его изнутри. Расплавило, словно огонь железо. Медленно, с отличительной и сокрушающей ласковой силой.

Доминика отстранилась, чтобы быстро глотнуть воздух, словно в процессе своих исследований забыла о втором варианте легочной вентиляции.

— Дыши носом, — подсказал прерывисто.

Она покорно кивнула. И, перехватывая в другую руку блестящий от слюны член, снова к нему склонилась. Обхватила губами, и Град забыл о том, что собирался только наблюдать.

— Возьми глубже, маленькая… Да… Вот так… Пососи… Еще… Сильнее…

Всосала действительно глубоко. Почувствовал головкой заднюю стенку горла.

Видел, как в ее глазах выступили слезы. Тотчас захотел остановить, потому как, несмотря на потрясающее удовольствие, в груди что-то сильнее и болезненнее пережало. Обхватывая ее подбородок пальцами снизу, попытался отстранить. Но Ника мотнула головой и… продолжила.

У Градского задрожали мышцы живота и ног. Такой слабости в собственном теле он еще не испытывал.

— Хватит… Я уже… скоро…

Выпустив его изо рта, она, словно неопытный спортсмен-бегун, снова пошла на отдышку. В этот раз член был не просто блестящий и влажный, от него к ее рту тянулись длинные полоски слюны. Она машинально их смахнула и, кивая, тихо прошептала:

— Хорошо… Кончай, Серёжа.

— Бл*дь… Ничка…

Подавшись слегка в сторону, она потерлась щекой о его ладонь. А потом вернулась к увлекательному занятию, которое грозило Градскому банальной остановкой сердца. На последних резких погружениях во влажную теплоту ее рта он искусал себе губы в кровь. И, безотчетно сжимая волосы Доминики в кулак, излил в нее свое наслаждение.

Если бы не их первый раз, он бы не постеснялся заявить, что испытал лучший оргазм в жизни. Но была та самая первая ночь, Плюшкины мурашки, сладкий болезненный поцелуй и ее девственность.

Она становилась ближе и ближе, а ему — все мало.

Его Республика. Его Планета. Целая Вселенная.

34.2

Чудом успели к первой паре Доминики. Ощущение необычайного счастья переполняло ее, распирало изнутри. В таком состоянии трудно было мыслить о завтрашнем дне. Да что там! Господи! О следующей минуте не думалось! Собранная, запечатанная в строгий рабочий наряд, чувствовала себя той же до одури влюбленной восемнадцатилетней девчонкой, что и шесть лет назад.

Легкой. Воздушной. Взволнованной.

Целуя Градского на прощание в машине, смеялась, отстранялась и раз за разом обратно к нему прижималась. Обнимала крепко. Грелась о теплоту его кожи. Вдыхала запах.

Снова и снова шептала:

— Я не хочу уходить… Не хочу… Не уйду… Хочу с тобой остаться…

— Я тоже, маленькая. Люблю тебя.

Почему-то он своим скупым и сдержанно-ровным тоном все ее воздушные и торопливые порывы придавливал. Умел Градский вкладывать в простые слова необъятный смысл. После них внутри все не просто дрожало, разлеталось на беспорядочные частицы.

— Значит, мы больше не друзья?

— Издеваешься, Ника? — недовольно отбил ее шутливый вопрос.

— Почему это?

— Мы же ребенка делаем и все остальное…

— Кстати, сегодня мы неосмотрительно израсходовали биологический материал, — краснея, продолжала забавляться.

У Градского свело челюсти. Глянул так, что у Ники дыхание оборвалось.

— Молчи, я прошу тебя.

Притиснул ее к своей груди так крепко, насколько позволяла центральная консоль. Покрыл поцелуями глаза и нос, скулы и щеки, нежный шелк волос. Тронул руками плечи и запястья. С чувством невыразимой потребности сжал ее дрожащую ладонь.

— В котором часу ты заканчиваешь? — спросил, прочищая забитое эмоциями горло.

— В три ноль пять, — прошептала ему в шею. — Но, ты же позже, да?

— Да. Позже.

— Я поеду домой. И буду ждать тебя, — выдохнула так счастливо, будто одна эта возможность ее саму крайне обрадовала.

— Правда? Будешь ждать? — не привык еще к такому, не верилось.

Внутренности скрутило от мысли, что вечером снова ее увидит и обнимет. И завтра, и послезавтра… Каждый день теперь.

— Буду, — безостановочно ласкалась о его шею лицом. Сама уже пропахла его запахом, а все мало было. — Весь день буду тебя ждать, Серёженька. Мыслями о тебе буду жить.

Обведя ладонями лицо Доминики, приподнял к себе, чтобы коснуться лбом переносицы.

— А я — о тебе.