Яма

А потом его сердце начало колотиться с сумасшедшей скоростью. Раскаленная кровь понеслась по венам. Горячее дыхание, вразрез внутренней буре, чрезвычайно медленно покинуло до предела расширенные ноздри. Взгляд помутился. Тело налилось тяжестью. Внутри восстали все сознательные и подсознательные инстинкты.

Град не успел отследить собственных эмоциональных реакций и осознать действий. Опрокидывая стул, сорвался с места. Стремительно пересек требуемое расстояние. Одним ударом, включающим в себя всю его ярость и мощь, сбил Закревича на пол. Парты и стулья, образуя сумасшедший грохот, полетели в разные стороны. Кто-то из парней закричал, девчонки практически в унисон запищали.

— Боже мой! Кто-нибудь, остановите его!

Нет, Серега не мог допустить, чтобы его остановили! Ни хр*на!

В его распоряжении находились все необходимые ресурсы: мощь, техническое умение, силовая выносливость. В одно мгновение все это вырвалось из-под контроля. Градским руководила лишь чистая и безжалостная ярость.

- *бать, Град! Хватит! Тормози!

Бил и бил Закревича, словно в конечном итоге намеревался забить ублюдка насмерть. Брызнула кровь, мышечные ткани стали мягкими, появился характерный чавкающий звук.

— Прекратите немедленно!

— Твою мать, Серега! Харэ уже…

— Град, пожалуйста, остановись!

У Карпа ничего не получалось, а никто другой просто не посмел бы остановить Градского.

Выпустил Закревича, лишь когда осознал, что тело того обмякло. Тогда позволил себя оттащить. Судорожно перевел дыхание, но оно все равно осталось учащенным. Проклятое сердце ломало грудную клетку. Эмоции и гормоны, которые он всю свою жизнь теоретически изучал, вошли в сговор и устроили внутри него коренной переворот.

Раньше слышал, что чувства могут разрывать изнутри. Но, как оказалось, и близко не понимал, что это значит. Теперь не знал, как с ними справиться. Каким должен быть алгоритм действий, чтобы не сбросить кожу и не превратиться в зверя?

Содержимое желудка перевернулось и толкнулось вверх. Пришлось несколько раз кряду сглотнуть, чтобы остановить рвотные позывы. Получилось. Но все еще предпринимал попытки вернуть дыханию нормальную ритмичность.

Алина первой бросилась приводить Закревича в сознание. Хлестнула в залитое кровью лицо воду, повернула на бок.

— Давай же, скотина… Ты не имеешь права подыхать.

Очухался. Закашлялся. Простонал и снова закашлялся.

А Градского так и подмывало вернуться и продолжить. И если он все же стал зверем — без разницы. Чудовищем. Бешеным псом, который сорвался с цепи. Любым существом.

— Вас ждут большие проблемы, Сергей, — проскрипел седой хлыщ, ведущий у них курс информационных технологий.

"Положить, нахр*н".

Глянул на старика, как на таракана. Испытал абсолютное безразличие к обещанию, что ему как-то прилетит за содеянное. И не в обычном смысле, к которому он привык. Это гребаное безразличие тоже являлось каким-то яростным. В аудитории, кроме хлыща, возились еще несколько преподавателей. И Градский как будто ждал, чтобы кто-то из них еще что-то вякнул! Надеялся на живую провокацию.

Это было очень, очень хр*ново. Хорошо, что понимание этого все же замаячило где-то на задворках его сознания.

— Где она? — тронул старшую Кузнецову за плечо.

Та помедлила, но все-таки ответила.

— В общежитии.

— Какая комната? — номер блока он помнил.

Повторная раздражающая пауза.

— Четыреста сорок шестая.

— Сергей, боюсь, вы не можете сейчас уйти, — проинформировал тот же хлыщ.

Но Градский уже шел к двери.

— Град? — окликнула его Аля.

— Что?

— Прежде чем ехать к Нике, зайди в уборную и приведи себя в порядок, — тихо попросила и снова склонилась над Закревичем.

Привести себя в порядок оказалось невыполнимой задачей. Лицо, руки и одежда были забрызганы кровью. Пришлось ехать домой. Зато хватило времени немного остыть.

Телефон разрывался. Трезвонила мать. Видимо, и ей уже донесли.

— Слушаю, — из-за долгого молчания голос вышел хриплым.

— Сережа! Боже, где ты находишься? — сорвалась мать. — Тут такое творится! Закревича "скорая" увезла. Тебя кругом ищут! Полицию вызвали! Я не знаю, что делать? — зачастила между громкими сиплыми выдохами. — Пришлось папе сообщить. Он уже едет.

— Мама, погоди. Послушай, — остановил ее, сворачивая с проспекта и перестраиваясь в нужную полосу. — Утряси там все, чтобы сегодня тихо было. На завтра собрание факультета собери. Типа, чтобы разбирали меня, я за свой поступок отвечу. Можно с полицией.

— Да ты что!

— Мама, мам, слушай меня. Узнай, не звонил ли кто-то в общагу? Мне нужно, чтобы меня впустили. Скажи, чтобы меня впустили. Слышишь меня, мам?

— Слышу, Сережи. Но…

— Я на тебя рассчитываю. Потом вечером поговорим, хорошо? И отцу передай, чтобы дома меня ждал, не искал. Я все объясню, ладно?

— Ладно, — выдохнула дрожащим тоном.

Хотела еще что-то добавить, но Серега отключился.

В общежитии ему довелось побывать впервые. На эмоциях как-то сообразил подойти к вахтерше. Сказал, к кому пришел, оставил "студенческий", и она позволила ему пройти.

Пока поднимался на четвертый этаж, в ногах слабость появилась. Во всем теле. Сердце снова замолотило, как безумное.