Ян (не) для Янки

– Нет, спасибо, – мне страшно представить в каком состоянии посуда в этом доме, но в горле и правда пересохло. – Если можно воды, Мить? Простой.

– Сейчас принесу, – парень срывается с места, а я случайно цепляюсь взглядом за пластиковую папочку, аккуратно лежащую на полке возле стола. Среди всего прочего хлама она выделяется своим чистым чёрным цветом без единой пылинки.

– Слушай, вода только из-под крана, – горланит Зюзев с кухни. – Может, колы?

Я не хочу колы, но спорить с Митей ‐ ещё больше.

– Хорошо, – кричу в ответ, а сама тянусь к странной находке.

– Держи, – парень возвращается слишком быстро и подходит ко мне чересчур тихо. От неожиданности слегка подпрыгиваю и роняю на пол папку, из которой веером вываливаются газетные вырезки с фото. И на каждом Бельская.

– Прости! – тут же приседаю, чтобы всё собрать обратно.

– Не тронь! – рычит Митя не своим голосом, отчего снова вскакиваю на ноги, но случайно выбиваю из рук парня стакан с газировкой. Облив мои волосы и кофту, тот приземляется прямо в эпицентр газетных обрывков.

– Вот он бумеранг! – встряхиваю руки и глупо хихикаю, да только Зюзеву не до смеха. С маниакальной щепетильностью он начинает спасать фотографии Бельской, изредка царапая меня своим взглядом.

– От тебя одни неприятности, Талеева! – шипит рыжик. – Кому расскажешь, уничтожу! Поняла?

– Нашёл по кому страдать, – ухмыляюсь, хотя отчасти прекрасно понимаю Митю. Я и сама такая. Пока Шахов развлекает Бельскую во Франции, я, как больная, вспоминаю тепло его рук и брежу им. – Можно в ванну?

– Иди ты, куда хочешь!

Ванная комната в квартире Зюзева выглядит не чище, чем и всё остальное. Старая сантехника, грязное полотенце на крючке, а зубная щётка в неприглядном стаканчике и вовсе, видимо, перешла Мите по наследству от прадеда. Включаю воду и, стараясь ещё больше не запачкаться, аккуратно очищаю кончики волос, кофту и лицо от сладкой газировки.

Дверной звонок я слышу не сразу. За шумом воды теряются голоса. Но когда раздаётся неимоверный грохот, выскакиваю из ванной. И прямо так, с сырыми волосами, рукавами, закатанными по локоть, и мокрым лицом, выбегаю в прихожую.

– Совсем больной? – глухо шипит Зюзев, прикрывая ладонью нос, из которого тонкой струйкой сочится кровь. – Я это так не оставлю! Понял!

Перевожу взгляд на буйного гостя и замираю. Филатов.

Саша стеклянными, совершенно пустыми глазами смотрит на меня в упор, нервно разминая кулак, которым только что сломал нос Зюзеву.

– Не обманула, значит! – цедит он сквозь зубы, а потом резко уходит, с дикой силой хлопнув за собой дверью.

Глава 16. Фил

Что я здесь делаю? Зачем сижу в этой чёртовой однушке с пустым холодильником и смотрю на чужую девушку.

– Чужую, – произношу вслух и поправляю Даянке одеяло, а затем беру пустую чашку из-под чая и иду на кухню.

«Спит. Врач был. Продукты и лекарства купил».

Отправляю Шаху сообщение, а сам сажусь на табурет и вытягиваю ноги.

– До чего маленькая кухня!– ухмыляюсь, пятками упираясь в плинтус. Глазами поедаю полку у окна. И всё же Янка смешная. Скромная, чудная, честная, что ли… А ещё красивая. Впрочем, это я понял уже давно, когда украдкой смотрел на неё из соседней палаты детского реабилитационного центра, где Даяна заново училась ходить, а я валял дурака, изображая больного.

Мне даже не нужно было к ней подходить. Так, для отвода глаз Яна полежать в центре всего пару дней, а после передать парню клок непонятно чьих волос. Но моё глупое любопытство сыграло со мной злую шутку.

Несколько слов, всего одна её улыбка и этот взгляд. Обворожительно-нежный и чистый, искрящийся словно капелька росы на рассвете и не по-детски взрослый. Она тогда потеряла всё. Семью. Дом. Лучшего друга. Ей пришлось отложить в дальний ящик учёбу и позабыть о танцах, которыми занималась больше десяти лет. Переехать в другой город. Через боль и усталость пытаться сделать хотя бы один, но свой шаг. К ней никто не приезжал. Никто не звонил, чтобы спросить, как дела. Не передавал фруктов или конфет. Она была совершенно одна. Одна против всех.

Я бы рассыпался. Сдался. Погряз в отчаянии и ни за что не встал. А она находила в себе силы улыбаться. Медсёстрам. Врачам. Сварливой санитарке, что с недовольной физиономией убирала в палате. И даже мне, когда в инвалидном кресле проезжала мимо.

Уже тогда я ощущал себя скотиной, чувствовал подвох, но потом вспоминал еле живого Яна и слова отчима: «Помоги ему её отпустить».

Даяна меня не помнит! Теперь уверен на все сто. А ведь я именно тот, кто несколько лет назад сломал её жизнь. Жизнь Шаха. Да и свою. С улыбкой. Беспечно. Свято веря, что поступаю во благо. Сломал не думая. На слабо! За это и расплачиваюсь.

«Спасибо!»