Екатерина Борисова.
«ЭНск», Новосибирск, 8/94 г.
УСТАМИ РЕБЕНКА ГЛАГОЛЕТ ЯМА
«…Я поднял тетрадь, открыл ее и прочитал семнадцать слов, сочиненных мною накануне, — моментально голуби улетели, лисица сделалась маленьким спичечным коробком. А мне было чрезвычайно весело.»
РУССКОЕ ПОЛЕ ЭКСПЕРИМЕНТОВ:
Егор Летов, Яна Дягилева, Константин Рябинов. М., ТОО «Дюна», 1994, 304 стр., тираж 30 000.
Эмоциональный и образный строй представленных под этой черной обложкой трех авторов настолько своеобычен, что не остается сомнений: в отечественной рок-поэзии появилось новое измерение. Данная книга — самое важное, что вышло в свет со времен появления башлачевского «Посошка» осенью 1990 года.
Что бы ни говорил Летов о «концептуальных гитарах», он принадлежит той традиции отечественного рока, что основана на примате текста. Ему отдано 155 из 300 страниц книги, и это справедливо. Временной диапазон представленных стихов охватывает десять лет — с августа 1983-го до сентября 1993 года. За то время Егор прошел от чуточку наивных самонаблюдений и ассоциативной пейзажной лирики до метафорически изощренных, подлинно экзистенциальных прозрений. Сохранились зоркость глаза да нервная интенсивность, «чрезмерность» переживания.
На сем пути автор, конечно, не мог обойтись без предшественников: одних, подобно А. Введенскому или А. Крученых, он назвал сам, другие — в общем, из той же компании русских «будетлян» и «обэриутов» 1910-20-х годов. Речь идет, понятно, не о прямых заимствованиях, но — об общности направления исканий, что приводит к родственной поэтике, сходным «тропизмам». Вот некоторые примеры:
Все сказанное призвано никоим образом не умалить художественную оригинальность произведений Егора, но ввести последние в подобающий литературный контекст. Тем более, что летовские сочинения можно анализировать и с позиций интертекстуальности. Автор — современный культурный, мыслящий человек — естественно наполняет свою речь «текстом в тексте»: парафразами пословиц, аллюзиями на популярные фильмы и книги, скрытыми цитатами. В его строках встречаются Христос, Экклезиаст, Ю. Гагарин, А. Солженицын, В. Шекспир, А. Сент-Экзюпери, Ф. Сологуб, Л. Андреев, Б. Окуджава, Г. Маркес, Ф. Достоевский, А. Тарковский, М. Шолохов, М. Фриш, В. Высоцкий, К. Кастанеда, О. Хаксли… список поистине «вавилонский».
Такая интеллектуальная насыщенность отнюдь не превращает строки Летова ни в любование собственной эрудицией, ни в сухой каталог. Лирическое видение поэта настолько субъективно, настолько напряженно-остро, что он как бы выцарапывает кровоточащие контуры образов прямо по живому; появляются такие хлесткие, меткие строки: «полированный ужас обеденных столов», «выдавливание из себя по капле Георгия Победоносца»… Последняя фраза, хоть и отсылает к А. Чехову, думается, вскрывает существеннейший для Егора мотив обреченности («доброй воли к смерти», как писала Цветаева), парадоксально сочетающийся у него с чисто русской вселенской отзывчивостью: «Мир держится на тебе — держи на себе весь мир…»