Янмэйская охота

Детский рев, задушенный кляпом вой Ванессы, предсмертный хрип, тошнотворный запах крови. Все вместе обрушилось на нервы Хармона Паулы — и, наконец, смело его оцепенение.

— Нет! — закричал торговец.

— Хармон Паула, — вопросил Мо, — оценил ли ты серьезность моих намерений?

— Да, я все понял, я отдам! Не убивайте больше!

— И что же ты отдашь? — уточнил Мо.

— Ну, эту… ее…

— Ха-ха. Нет, дружок, эта мне ни к чему. Мы здесь совсем не за этой. Мы пришли ради денег.

Хармон разинул рот.

— Ради денег?..

— Ты удивлен? У тебя их много, а нам нужны. Потому ты заплатишь тысячу пятьсот эфесов моему другу Родриго, а остальные отдашь мне. Имеешь возражения?

— Нет… — выдавил Хармон.

— Он заплатит? — переспросил широкополый Родриго.

— Не я же, — осклабился Мо. — Виноват, тысячу пятьсот пятнадцать.

Северная птица — 1

5 мая 1775г. от Сошествия

Уэймар

Как найти себя?

Праматери завещали: «Свое место в мире прими с достоинством». Где отыскать то место, которое сможет зваться твоим?

Уэймар укрыт извечным туманом. Серая морось стоит в воздухе, пропитывает одежду, пыльной росою усыпает волосы. Неверно, что в тумане мир кажется призрачным. Напротив: вездесущая влага придает краскам сочности, звукам — четкости, фигурам — жизни. Лоснящиеся бока лошадей, сутулые плечи всадников под мокрыми плащами, обвислые шляпы прохожих, стены в побегах плюща, укрытых росистыми каплями, зеркальные булыжники мостовой и высекаемый из них звон подков, стук набоек, шарканье подошв… Все жизненно до оскомины, накрепко вшито в ткань мироздания, вплетено в полотно этого мига — не вырвешь, не сотрешь. А вот ты — наполовину иллюзорна. В этом легко убедиться: просто отъедь на десяток шагов — и все померкнет, подернется дымкой тумана. Жизнь продлится, как шла, но тебя в ней уже не будет. Ты — гостья. И в тумане, и в жизни.

Леди Иона София Джессика въезжает в мужнин замок. Ныряет в разверстую пасть ворот, выныривает во двор, оставив за спиною глыбу надвратной башни. Замок напитан жизнью. Звенят кольчугами стражники, вскидываясь в салюте. Гомонят слуги — разгружают подводу: один хекает, бросая сверху мешки, другие растаскивают по каморам, горбясь под грузом. Сир кастелян с балкона сыплет указания, и пара адъютантов порывается бежать-исполнять, а он все мечет новые и новые приказы, и ясно, что первые уже забыты. Пара белошвеек пересекали двор и замерли в реверансе, но головки вертятся, а глазища поблескивают вслед каждому проезжающему кайру. В конюшне ржут и всхрапывают лошади, взбудораженные вновь прибывшим табуном. Гробовщик распоряжается над телегою, в которой, завернутый в саван, мокнет унылый покойник. Тоскливая неподвижность мертвеца, его вопиющее неучастие в общем движении лишь подчеркивает то, насколько живы все остальные. Замок и все его обитатели — весомая, несомненная часть бытия. О себе леди Иона не скажет этого.

С мучительною тщетой она ищет себе определения. Кто я? Какое место занимаю? Я — хозяйка этого замка? Звучит насмешкою. Я — леди Ориджин? Больше нет, мое место — не там, где нетопыри на флагах. Я — графиня Шейланд?..

Кайры спешиваются, развертываются двойным кольцом, подняв щиты — на случай внезапной атаки со стен. Конечно, они не ждут засады, но многолетняя выучка управляет ими. Кайрам легче выполнить заученный маневр, чем воздержаться от него. Они — воины, они — носящие оружие. А я кто? Они служат мне и подтвердят это хоть среди ночи, хоть пьяные в дым. Кому служу я? Неужели — себе? Боги, до чего это мелко!

Леди Иона спрыгивает наземь, отказавшись от помощи. Идет к донжону, поднимается на крыльцо, в глубине души надеясь: пускай Виттор меня не встретит. Я вцеплюсь в эту обиду, как в путеводную нить, раскручу ее, приведу себя к ясности. Скажу себе: я ждала, что муж встретит, обнимет, приласкает, согреет; он не сделал, но я ждала, я — жена, жаждущая ласки. Однако граф Виттор Кейлин Агна выходит на крыльцо и раскрывает объятия навстречу супруге, и ее надежды тают. Правда в том, что она не ждет тепла от мужа. Не знает, что делать с этим теплом: ни принять, ни отвергнуть.

Граф Виттор начинает говорить:

— Душенька, как же я рад тебе! Прости, что так вышло: старого ключника Бейли угораздило помереть ровнехонько сегодня, да еще и не в замке, а в городе. Вот его и привезли сюда точно к твоему прибытию — нет, каков подарочек! Уж мог бы повременить, отложить кончину на денек.

Он шутит, — делает вывод леди Иона. Объятия мужа становятся до зуда неприятны, хочется вывернуться скорее. Она одергивает себя: я несправедлива, Эрвин тоже мог так сострить, я и сама могла, среди Ориджинов шутки о смерти всегда в ходу. Но не тогда, когда покойник во плоти лежит рядом. И не когда душу грызет другое, едкое. Но муж не знает, что меня грызет. Но должен бы — ведь он все затеял, еще и скрыл от нас! Но скрытность — не всегда проступок; возможно, он берег меня, щадил мои же чувства… Она путается в чаще противопоставлений, безнадежно теряется, восклицает:

— Нет!

И глупо — сама себе противна — тоже сводит на фарс: