Янмэйская охота

— Я-то зануда? Теперь уж точно — никакой любви, пока не ответишь! Что ты предпримешь? Каким способом выкрутишься?

— Ты хотела моей дружбы с Мими — вот же, наслаждайся! Я потешил ее тщеславие как только мог, всеми способами, доступными одетому человеку.

— Минерва — не спасение, а дополнительная угроза. Ты избежал этой опасности, но первая-то никуда не делась. И даже усилилилась — с учетом новых обстоятельств.

— С учетом обстоя-яятельств… Дорогая, когда ты стала занудой?

— Если будешь кривлять меня, я не дам тебе уснуть!

— А я попробую… Обстоя-ааательства…

Он ощутил удар по затылку. Схватился рывком, стукнулся о столик, призвал холодную тьму. Понял, что случилось: он задремал сидя. Шея расслабилась, голова стукнулась о стену. А в купе почему-то чертовски жарко. Еще недавно было холодно — вот и плащ лежит поверх одеяла. Но теперь жара и духота, что ж за напасть! Нет, это решительно невозможно! Нужно развеяться. Пойду поболтаю с Ионой… Тьфу, откуда Иона? Я в поезде, она в Уэймаре! Ладно, тогда с Аланис… Тьма! Просто пройдусь по вагону. Выпью кофе с булочкой.

Чтобы придать своей одежде видимость приличия, он завернулся в плащ поверх ночной сорочки и нашел ногой шлепанцы. Такие выдаются пассажирам — очень теплые и мягкие, прямо блаженство, а не обувь. Одна из тех очаровательных черточек, что присущи только лучшим имперским поездам. Внутри шлепанца палец наткнулся на что-то. Эрвин вытряхнул предмет — нечто упало и покатилось по полу, и вдруг с полной ясностью Эрвин вспомнил: он-то уже надевал эту обувь, внутри ничего не было!

На миг видение вспыхнуло перед глазами: болото, откинутый полог шатра, внутри — смоляная змейка-вдовушка. Эрвин вспрыгнул на койку, зажег свет. На полу лежал стерженек: нечто продолговатое, обернутое бумагой.

— Что случилось, милорд?

Джемис уже был на ногах.

— Нам подбросили вот это.

Все трое, включая пса, поглядели на стерженек. Он не выглядел ни живым, ни опасным. Сверточек бумаги, перехваченный нитью, а из него торчит зеленый хвостик. Стрелец обнюхал находку и ощерил губу, издав тихий рык. Джемис вынул кинжал, потеребил стерженек — тот не пошевелился. Кайр подцепил находку острием, положил на столик и разрезал нить. Бумага расслабилась, из нее выпал крупный темно-зеленый стручок — будто бобы, да не они. Джемис выплеснул воду и накрыл зеленую штуку чашкой.

— Вы знаете, что это?

— Никогда такого не видел, милорд. Точно не горох.

Надев перчатки, Эрвин осторожно развернул бумагу. С одной стороны виднелись две бурые черты, нанесенные будто запекшейся кровью. От них исходило чувство неясной, сумрачной тревоги. На обороте бумаги значились слова: «Суда быть не должно». И маленький рисунок: мост через речушку.

* * *

— Милорд, я сочла, что вам стоит присутствовать при этой беседе. С моей стороны было бы нечестно утаить ее от вас.

Эрвина разбудил кайр Джемис: «Вас зовет владычица». Еще не очнувшись ото сна, он впопыхах оделся, придал некий вид своей прическе, плеснул в лицо водой — и зашагал в купе ее величества. Отделенный от Минервы кофейным столиком, пристегнутый цепью и охраняемый лазурным офицером, там сидел шут Менсон.

— Нынешним вечером, милорды, мы прибудем в Фаунтерру. Лорды Палаты потребуют суда над вами, лорд Менсон. Прежде, чем это случится, я хочу…

Шут был бледен и тощ — костлявей прежнего. Он то и дело подергивался, будто не в силах сидеть спокойно. Глаза нездорово, лихорадочно блестели. На макушке топорщился нелепый трехрогий колпак, бубенцы звякали от качаний вагона.

— Чего хочешь, величество? Сказать спасибо, что я крякнул племянничка? Расчистил креслице для твоей попки? Так начинай, я благодарррности люблю! От бочки винца не откажусь, парочку красоток тож приму.

Мими откашлялась.

— Лорд Менсон, я прошу: прекратите паясничать.

— Отчего — прррекратить? Я же паяц и есть, вот паясничаю! Бессменный шут владыки — одного, второго, теперь твой. Ты намекни: как тебе шутить-то?

Эрвин силился разбудить рассудок и осознать, чем грозит эта беседа и как себя вести. Считать ли Менсона убийцей? Не считать? Винить ли в том, что, вероятно, и без него случилось бы?.. Ответы не приходили, перед глазами маячил странный стручок и слова на бумаге.

— Я прошу вас, милорд, не шутить вовсе. Я позвала вас, чтобы спросить…

— А помнишь, как ты была Глорррия? — прервал ее Менсон. — Вот потеха-то! Все верррили!

Мими глубоко вдохнула.

— Милорд, вы не собьете меня. Я спрошу вас, ибо это очень важно: как умер Адриан? Нет, не виляйте, не прячьтесь в сарказме. Я знаю, вы дорожили им, были преданы… И вот он умер подле вас, говорят даже — по вашей вине. Я должна понять, я заслуживаю ответа… Как это случилось?

— Сама знаешь, уже сказано: взял ножик и тыкнул.

Шут глянул ей в лицо нагло, с вызовом. Мими не моргнула.

— Я ничего не знаю. И не хочу знать ничего, кроме правды. Не могли же вы так просто… Нет, не вы, не его. Кто-то другой — скажите мне, кто! А если все же вы — почему, какой цели ради? Что могло стоить его жизни?!