— Вначале прислуживали лакеи, но Леди-во-Тьме их прогнала. Когда ей стало худо, были только мы.
— Кто наливал?
— Франциск-Илиан. И там было еще одно… какая-то болотная тварь в чашке…
— Простите?..
— Она была похожа на стручок, лежала в чашке под блюдцем. Но потом блюдце сняли и оказалось, из стручка что-то родилось… вылупилось… Что-то мерзкое, я не успел рассмотреть.
— Оно укусило королеву?
— Кажется, нет. Но могу ошибаться — я смотрел всего секунду.
— Откуда взялась эта тварь?
— Хм… как бы сказать… я принес ее.
— Вы, милорд?..
Новый всплеск шума прервал диалог. На перрон вышел Франциск-Илиан. Несмотря на скромное одеяние, многие в толпе узнали его.
— Что вам снилось, премудрый?.. Что вы видели во сне?..
С крохотною свитой из восьми человек шиммериец двинулся на площадь, оттянув еще часть толпы. Тогда из вагона вынесли королеву. Ее носилки были накрыты шатром; с великими трудами это сооружение протиснулось в двери. Но на перроне пошло проще: самые дюжие из болотников положили носилки на плечи, и Леди-во-Тьме въехала в Фаунтерру, величаво возвышаясь над толпою, укрытая от праздных взглядов бархатной завесой. Очевидно, она была жива: труп несли бы иначе.
— Лорд Ориджин…
Племянник королевы подошел к Эрвину, вместе с ним — жало криболы.
— Лорд Эммон, каково состояние ее величества?
— Леди-во-Тьме в сознании, но состояние плачевно. К несчастью, в ее возрасте любая хворь тяжела.
— Хворь?..
— Мы имели недостаточно времени, чтобы распознать ее. Верю, что за день наблюдений наши лекари определят вид хвори. Пока даем королеве укрепляющие снадобья, чтобы поддержать ее силы.
— Лорд Эммон, я не хочу расстраивать вас, но то, что я видел, напоминало яд, а не хворь.
— Вещи редко являются именно тем, чем кажутся. Ее величество сказала, что страдает от хвори. Я не сомневаюсь в ее словах.
Эрвин развел руками, отказавшись от спора.
— Как пожелаете, милорд. Во дворце мы предоставим ее величеству лучших лекарей.
— Простите, лорд Ориджин, ваша забота напрасна. Личные лекари позаботятся о ее величестве. Мы разместимся в имении ее величества на левом берегу Ханая, не во дворце.
— И я, и владычица Минерва будем расстроены таким решением. Дворец Пера и Меча к услугам Леди-во-Тьме. Он комфортнее и безопаснее любого имения.
Эммон Дарклин помедлил с ответом.
— Милорд, простите меня, но именно в безопасности и состоит причина. Какова бы ни была хворь ее величества, вы принесли к обеденному столу семя корзо. Если вы или ваши вассалы приносят к трапезе подобные подарки, то ее величеству, простите великодушно, будет спокойней в своем поместье.
— Милорд, это недоразумение! Я даже не знаю, что такое это семя! Я лишь хотел спросить Леди-во-Тьме…
Дарклин поклонился:
— Убежден, что ее величество охотно ответит на все ваши вопросы, едва поправится. Но — в письменном виде. Хворая нуждается в покое и уединении. Явление северян может нарушить ее хрупкий покой. Будьте так добры, войдите в наше положение и не тревожьте королеву визитами.
* * *
Что любопытно: из леди Аланис вышел довольно неплохой бургомистр.
Эрвин отдал ей это место по двум причинам. Во-первых, на тот момент он полностью доверял Аланис. Во-вторых, ее нужно было занять чем-нибудь, пока она не затеяла гражданскую войну. Потом угроза смуты ослабла: при помощи Эрвина, Галлард и Аланис Альмера достигли некоего подобия мира. Дядя считался наместником племянницы и правил герцогством от ее имени; племянница получала огромное денежное содержание и гарантию власти после смерти дяди. Ни одного из двоих условия договора не устраивали в полной мере, но и не ущемляли аж настолько, чтобы затеять войну в ближайшем будущем (тем более, что исход этой войны был отнюдь не очевиден). Временно удовлетворившись, Аланис взялась за Фаунтерру.
Исконно столичный бургомистр был ставленником императора. Городской совет, собранный из старейшин цехов и гильдий, защищал интересы мещан, но бургомистры всегда стояли за благо Короны. Потому любое серьезное решение в магистрате принималось с боями, исходная идея либо переиначивалась до неузнаваемости, либо урезалась вполовину — лишь тогда старейшины и бургомистр приходили к согласию. При Аланис все пошло иначе.