Янтарь на снегу

Я только и успела, что махнуть посохом, вызвав слабый сноп голубых искр. Но все равно оказалась опрокинута навзничь. Людя заверещала и бросилась к двери, но выбежать не успела — чудище ударило ее лапой, отбросило в сторону.

— Что ты такое? — У меня из рассеченной губы потекла струйка крови, но я встала и подобралась, ожидая еще одного броска.

Передо мной был не волколак, на которого посох с серебром и рунами действовал, как огонь Пречистой. Да, серая шерсть клочьями на боках, но тело меньше в размерах, как у изломанной псины. Что-то было не так…

Существо осклабилось и зарычало.

Точно! Человеческие зубы, вывороченные наружу! Вот оно что! Еще не мертвое, поэтому посох и не подействовал.

— Тебе не справиться… — проскрежетало существо.

— Это, знаешь ли, как посмотреть! — Пальцы покрепче перехватили орудие. — Руны, может, и не подействуют, но отхватишь ты от меня знатно!

— Меня не убить, я пожертвовала душу проклятой богине взамен на бессмертие.

— Фу, как низко! Связаться с отступницей и продешевить. Хотя вопрос, кто еще продешевил? Другого способа не нашлось, чтобы стать бессмертной?

— Скоро… вся деревня заплатит мне…

— За что? Столько детей погибло, тебе не надоело?

Я крутанулась и врезала чудищу аккурат между глаз. Пока оно, мыча, крутило головой, кинулась к Люде, лежавшей в серой груде хламья.

— Боги… — отплевывалась Людя громко и с чувством. — Это же детская одежда. Ты только посмотри!

Я тащила ее к выходу.

— Некогда! — рявкнула ей на ходу.

В голове и без того билось гонгом: «Во что мы влезли?! Куда ввязались?!»

Тварь перегородила нам дорогу.

— Не пущу…

— Что это такое?! — Людя от ужаса стала белой и без своих обожаемых белил. — Я на такое не подписывалась!

Глаза выпучены, волосы растрепаны, еще чуть-чуть, и в обморок грохнется.

— Мне нехорошо!

— И мне тоже! — Ох, и было же мне стыдно, что сама влипла и Людю втянула!

— Это оно детей убивало, да?

Мы пятились, прижавшись плечами друг к другу. А оно на нас наступало. Жуть неимоверная! Того и гляди накинется.

На наш крик в двери вбежал обезумевший селянин с деревянными вилами наперевес. Успел ли он различить в полумраке нас и неясную тень, метнувшуюся к нему? Но от первого хлесткого удара рубаха на его животе лопнула, внутренности спутанными шнурами вывалились наружу. Второй удар отсек от шеи голову с искаженным от ужаса лицом. Мертвое тело с грохотом упало на пол. Морда вновь повернулась к нам, только уже окровавленная. Довольная бурая морда. Ее жажда крови была удовлетворена, надолго ли?

— Я его любила… больше жизни… — Чудовище стало сжиматься и перевоплощаться в женщину, нечесаную, неопрятную, с волчьей шкурой, накинутой на плечи.

Она плакала. Лицо ее было ужасно из-за гримасы боли и страдания. Окровавленный подбородок и шея казались сплошной раной.

Я боялась отвести взгляд и посмотреть на притихшую Людю.

— Ребенка своего… во чреве умертвила… а он предал… все предали и заплатят за это! — плакала женщина.

— А дети-то тут при чем? — У Люди резко проснулся интерес к чужой нелегкой судьбине. И тут она отпрянула от меня. — Ты щиплешься?!

— Что?! — посмотрела на себя, а у меня по рукам плясали огоньки пламени.

В ужасе попыталась сбить с хламиды огонь, а он уже принялся за мое плечо.

— Да что тут творится-то?! — Моя спутница бросилась к двери, только та оказалась заперта. Снаружи ее подперли поленом и подожгли дом.

Чистая жертва, вон оно что!

Так жители хотят избавить себя от проклятия — вместе с чудищем сжечь чистую душу, тогда зло покинет деревню. Привыкли мы, что в нашей собственной деревне чтут служительниц Живы, вот и расслабились, попали в ловушку.

Доверчивые…

Дом загорался снаружи, а я горела внутри дома.

Да что со мной не так?! После того случая в Сунагере больше ведь это не повторялось!

Чудище приняло прежний облик, стало рычать и метаться. Испуганная и одуревшая от ужаса Людвика билась о дверь.

Еще один миг, и… растрепанная визжащая тварь кинулась на меня. И в эту секунду, надо же, как вовремя, я вспомнила, как это чудище называется — странное, похожее на оборотня, но другое. Когда-то читала в пыльных библиотечных фолиантах.

Вилктак…

Так мы и покатились по полу. Я горю, а эта тварь рычит, укусить меня пытается. Древко уперлось в лохматую шею, а колени колотили по впалым бокам. Отбивалась я от души, а огонь, объявший меня, жег шерсть вилктака, отчего тот выл еще сильнее.

Холод, исходящий из пасти монстра, схлестнулся с жаром и обжег мое лицо, черной рукой потянулся к шее, груди, сердцу. Ледяные пальцы самой Гильтине вцепились в мою душу. Я слышала в ушах ее шепот: «Будь моей, поддайся мне, служи мне…» Как хотелось поддаться, разжать руки, подставить шею под жадные кривые зубы.

Но я не могла. Неужели я больше не служительница Живы? Не ее дитя, что греется в лучах ее любви? Могла ли я ее предать? Могла и хотела, жаждала отдаться неотвратимости черной бездны. И от этого становилось противно. Нет, не противно. Страшный всепоглощающий гнев проснулся и заревел, вихрями пламени поглощая душу, сердце, память о том, кем я была и кто я есть!

Огонь…