Янтарь на снегу

Я задергалась, отчего рана лишь увеличилась, и теплая струйка крови потекла мне на грудь. Но это было уже не важно. Защита сработала мгновенно, и языки огня объяли меня полностью. Только тварь эта не отпустила, а с упорством продавца мулов тянула меня к выплывшей из мглы чаше фонтана. Наверное, того самого. К моему ужасу, из него неторопливо вынырнула невероятная змеиная голова, потянув за собой длинное угольной черноты тело. Чешуйчатая спина изогнулась в воздухе, закрутившись в громадные, с человеческий рост, кольца, в центре которых полыхнул и раскрылся льдистый глаз портала. Ну вот, сейчас меня макнут в водичку, собьют пламенную спесь, да по славной традиции зашвырнут к йодасу на кулички — поминай как звали!

И тут в один миг все прекратилось.

Мой огонь погас, оставив мне крохи тепла при моей, теперь уже полной, наготе.

Похититель замер и стал оседать на землю, коготь вышел, царапнув напоследок плечо. Я оглянулась посмотреть, что случилось, и увидела… Он стоял передо мной в своих привычных темно-серых одеяниях, рассеченных на груди пурпурной раной. Лицо бледное, отчего глаза казались двумя обсидиановыми безднами.

— Гинта…

Что он еще хотел сказать, так и осталось загадкой. Протянул ко мне руки и, судорожно прижав к себе, тяжело осел, увлекая прямо на землю.

— Вы ранены. — Голос предательски выдавал тревогу, а надо было бы злиться на него, но сил на это не осталось.

— Наверное… вы тоже…

Еще и улыбается такой странной печальной улыбкой. Ну да, а чего не улыбаться-то! Одолев неприятелей, как истинный герой, завалился на голую девицу, растрепанную не хуже кухонной швабры. Чем не апофеоз прославленной жизни и подвигов королевского канцлера? Так, а что он там вчера мне наговорил?

— Лорд Вардас! — Злость все же приводит в чувство не хуже пощечины. — В вашей ране яд, вы слабеете!

— Да… знаю…

Канцлер и правда смотрел на меня так странно… ласково, что ли? А еще рукою так нежно провел по лицу, что сердце в груди пропустило пару ударов. Но это так, видимость одна, от близости холодных покровов смерти.

— Вы ужасный человек! — В эти истекающие мгновения в его остывающих руках я не смогла совладать с собой, обида начала выплескиваться наружу.

— Увы… — согласился канцлер, а потом наклонился и поцеловал.

С его стороны это конечно же было просто подло! И неожиданно — в такой обстановке! Шея зудит, тело болит, а я, знай себе, лежу голая на земле в стальных объятьях мужчины, припавшего к губам… к моим губам.

Срам один!

Это я точно, разнеженная столичными нравами, отбилась от рук вайделы Беаты. Как я могла так низко пасть?! А главное, когда успела-то?

Хуже всего было то, что призывные движения мужских губ отдавались во мне сладкой истомой. И это поцелуй бессердечного лорда Вардаса, того самого, который заманил нас с Людей в такую западню?

Каков подлец!

Да ведь он ранен и отравлен! Вовремя вспомнила, а то так бы и целовалась дальше до околения одного из нас — бесстыжая девица!

Вздохнула, собралась с последними силами, сколько их еще оставалось, и потянула из Вардаса расползающиеся по жилам едкие капли яда.

Теперь понятно, зачем он полез ко мне с поцелуями — знал, что истинная служительница Живы может сжалиться, спасти умирающего… даже так…

Канцлер наконец-то отпрянул от моих губ, посмотрел на меня ошарашенно.

— Зачем?! Что ты натворила…

Хотела сказать: «Спасла жизнь одному подлецу и сластолюбцу!»

Но вместо этого прохрипела:

— Я так плохо целуюсь?

Его взгляд… несчастный, виноватый, не в глаза, а глубже. Такой человечный и… может быть, ласковый. И когда я только успела так к нему проникнуться? Вот точно на меня столица плохо влияет. Очень я испортилась.

Где-то на краю ускользающего сознания голос Вардаса произнес:

— Глупая девочка…

Ну вот, а хотелось услышать совсем другие слова.

Глупая — это точно.

ГЛАВА 18

На моих коленях покоилась голова мальчика лет десяти. Я ласково гладила темную макушку, напевая колыбельную себе под нос, пока он перебирал оборки на поясе моего платья. Умолкала, когда в песне не оставалось слов. Мальчик встал и повернулся ко мне. У него такие большие и темные глаза, в них столько решительности и отваги, чего не скажешь о болезненной бледности на щеках и кругах под глазами. Ласково провела по его щеке своею ладонью.

— Тебе надо поспать, — сказала ребенку, взирающему на меня пытливым взором. — Ты и так обессилен.

Я беспокоилась о нем, он был болен.

— Ничего. — Черные глаза неумолимо честны. — Скоро я выздоровлю и никогда больше не буду болеть, вот увидишь.

— Ты обязательно поправишься, — сказала я ему, смеясь. — Если будешь высыпаться.

— А потом я стану воином и тебя защитю!

— О! Уж я-то этого дождусь, чтобы посмотреть, как ты научишься мужественно принимать лекарства.

— Лекарства гадкие!

— Но полезные, иначе не стать здоровым.

— А ты мне еще споешь? — Он снова лег ко мне на колени. — Тогда я выпью тот ужасный отвар.

— Конечно, спою, как не спеть для будущего рыцаря!

— Вот увидишь! Я стану сильным… — Его веки отяжелели, и он стал окончательно клониться в сон. — Спой… только, пожалуйста, спой еще раз…