Янтарная комната

— Ради бога, замолчите, Михаил! — Доктор Финдлинг предостерегающе толкнул Вахтера в бок. — Думайте лишь о том, что в этих грузовиках Янтарная комната! Они замаскированы под Красный крест, чтобы её спасти. Вы должны думать только об этом. Я не хочу знать, сколько вещей перемещают под прикрытием Красного креста. Боже, не думайте в нашей ситуации о морали! — Доктор Финдлинг наблюдал, как машины выстраиваются в ряд. — Завтра всё будет позади. А мы остаёмся с ополчением.

— Я не останусь, доктор.

— Вахтер, что вы намерены делать?

— Как всегда, я уеду с Янтарной комнатой.

— Это безумие! Вы понимаете, что это значит? Дезертирство, трусость перед лицом врага! Военно-полевой суд приговорит вас к смерти, вас расстреляют или повесят.

— Только не меня.

— Почему для вас сделают исключение? Как вы вообще предполагаете выбраться из Кёнигсберга? У вас нет командировочного предписания. Капитан Лейзер побоится взять вас с собой тайком. Он теперь даже станет кавалером Рыцарского креста.

— У меня получится, доктор.

Вахтер глубоко вздохнул. Тревога за Яну не давала ему покоя. Для старшей сестры Фриды Вильгельми она стала незаменимой. Количество раненых, доставленных в Кёнигсберг эшелонами и санитарными машинами, давно превзошла вместимость больниц и пунктов скорой помощи, оборудованных в школах, в спортзалах и в разветвлённых помещениях крепости. Старые форты и бастионы были переполнены, не хватало врачей, медсестёр, санитаров и подсобных рабочих. Учительниц и других женщин социальных профессий обязали оказывать помощь. Они мыли раненых, поили их и кормили, закрывали глаза умершим, сидели около умирающих и часто заменяли матерей, жён или невест в последние часы их жизни.

— Когда мы уйдем? — спросила однажды Яна.

— Уйдем? — удивилась Фрида. — Когда прикажут.

— А если будет слишком поздно?

— Я останусь до тех пор, пока здесь находится хоть один раненый!

— Русские захватят Кёнигсберг…

— Ну и что? Разве раненые смогут убежать? Я принадлежу им, а они нуждаются во мне.

— Русские будут насиловать… вспомните призыв Эренбурга

— Меня? — Фрида, эта башня из костей и мяса, усмехнулась. — Для этого понадобится четыре сибирских великана.

— Они могут тебя убить! Просто убить.

— Дочка, можно подумать, что ты тоже заражена пропагандой! И немцы, и русские — все нуждаются во мне. И будут рады тому, что я ещё здесь. Мы, врачи и медсёстры, не делим людей на друзей и врагов. Для нас существуют только раненые, больные и нуждающиеся в помощи. Запомни это, дочка!

Последний визит к Сильвии стал для Яны мучительным. Сильвия постоянно передавала сообщения об обстановке в Швецию, а оттуда их пересылали в Ленинград. Десятки тысяч беженцев ожидали на пристани и на вокзале место на корабле или в вагоне. Рыли окопы для новой линии обороны, устанавливали противотанковые бетонные заграждения, прибывали последние резервы, чтобы защитить Кёнигсберг…. Эти сообщения показывали советскому руководству, что отчаяние может мобилизовать небывалые силы и прольётся много крови для захвата Кёнигсберга. И в Ленинграде это понимали. Там люди в условиях жесточайшего голода выдержал девятьсот дней блокады города немецкими войсками, пока в январе 1944 года силами 42-й армии Ленинград не освободили.

Но у Кёнигсберга не было надежды на освобождение. Счёт шёл на дни или недели… окружение стало неизбежным.

— Я хочу попрощаться, — сказала Яна. Она сидела напротив Сильвии, которая только что отставила радиоприёмник.

— Попрощаться? Почему? — Сильвия недоверчиво посмотрела на Яну и покачала головой. — Что это значит?

— Я уеду из Кёнигсберга.

— Ты сошла с ума? Куда ты уедешь?

— Не знаю. Пока не знаю…

— Яна, это же глупо! Ты останешься в Кёнигсберге, выбросишь немецкую форму, отметишься у советского коменданта, получишь советскую форму фельдшера и опять станешь собой — русской. А после победы снова встретишься со своим Николаем.

— Я не могу оставить Михаила Игоревича одного, Сильвия.

— И Михаила Игоревича примут с распростёртыми руками. Он станет героем.

— Без Янтарной комнаты? Чего стоит для него жизнь без Янтарной комнаты? Он останется при ней и последует туда, куда её повезут. Никто не сможет их разделить. И я должна быть с ним, Сильвия. Он присматривает за Янтарной комнатой, а я за ним. Это мой долг.

— Долг! Долг! Ты должна выжить! Ты хочешь где-нибудь сдохнуть, как немецкая медсестра? Яна, через несколько дней ты можешь снова стать русской!

— Без Янтарной комнаты и Михаила Игоревича.

— Ты сумасшедшая, сумасшедшая, сумасшедшая, — закричала Сильвия и вскочила. — Неужели Янтарная комната — самое важное, что есть на свете?

— Для нас — да.

— Тебя надо облить холодной водой, чтобы ты наконец пришла в себя. Что ты сможешь сделать, когда нацистские грабители где-нибудь ее закопают?

— Я буду там, буду знать, где она закопана, смогу выкопать ее после войны и вернуть в Пушкин, в Екатерининский дворец. Это единственная моя задача.

— И ради этого ты рискуешь головой.

— Да. Наши мужчины умирают на фронтах и сражаются за Родину. Я тоже сражаюсь, только на другом поле битвы.