Янтарная сакма

— А! — махнул рукой Проня. — Нынче только по тайным тропам и торгуют. Новгородцы, вон, два наших лабаза завалили своим товаром. Гонят его мимо Москвы на Казань, а оттуда, по Волге, в Астрахань. Ничего... Мы с них берём понемножку. За сохранность имущества... Живём как можем.

— Недолго вам осталось мочь. — Семён Бабский снова утёрся. В лабазе было прохладно, а он потел и ёжился. — Москва рубит на Волге, перед Чебоксарами, город Нижний Новгород. Раньше там острог стоял, теперь встанет город. Знает Москва, что мимо её карманов деньги утекают. Теперь не утекут!

Проня только покачал головой. У него в Пскове осталась жена, родная сестра Бусыги — на сёстрах они переженились по старому купеческому обычаю. Чтобы деньги из рода не уходили. Он, Проня, душой в Пскове сидел, не на острове. И про Москву готов был забыть.

Вернулся Бусыга с кожаным кошлем. Развернул, достал тетрадь Афанасия. Семён Бабский подержал тетрадь на ладонях, увидел православный крест в конце, перекрестился, самолично захлопнул тетрадь и завернул её в кожу. Передал Бусыге:

— Пока спрячь. Да выпить мне чего холодного подай, а? Разговор сейчас будет. Меж вами разговор и между городом Псковом в моём лице.

* * *

Сели на улице, перед лабазом, на холодке. Малость выпили вина. По ковшу.

— Старый папа у католиков номер, — сообщил Семён Бабский. — Новый папа, именем Александр Шестой, говорят, совсем вызверенный человек. С турками стакнулся, готовит поход против Москвы. Письмо отписал великому князю Московскому, чтобы тот немедля уничтожил на Руси православие и вводил католическую веру... А городам Пскову и Великому Новгороду папа выдал отдельные грамоты, что он эти города уже приветствует, как перешедшие в лоно католической церкви. Вот так, парни. Не наливайте мне больше этого венгерского кваса, у меня чистая водка есть.

Выпили водки, тройной, царской возгонки. Проня и Бусыга молчали, закусывали. Только Семён Бабский не закусывал. А выпивши, шумно выдыхал:

— В Великом Новгороде сейчас какое-то бесоверие хвостом вертит. Объявился там некто, именем жид Схария, начал рушить устои православия. В открытую крушит нашу веру. А за ним встала дура и вражина полная — Марфа-посадница.

— Марфа за мужа своего Москве мстит, — осторожно сказал Бусыга. — За жида... Подлый же был у неё муж, Исаак! За немалые деньги пролез в посадники Новгорода, весь город опутал долгами. Кто противился, того казнил...

— Русских людей иначе как «русские свиньи» не называл, — встрял Проня. — А если кому платил за работу или за товар, то исключительно поддельным серебром... Слава богу, посадил его великий князь Иван Васильевич гузном в Болото![19]

Бусыга хоть и крепко выпил, говорил, хорошо обдумывая слова:

— Марфа-посадница теперь хочет Новгород оторвать от Руси и прилепить к Литвинщине. А мы здесь при чём? Псков сам по себе, не новгородская пятина[20].

— А вы при том, купцы, что владеете великой тайной. Где золото есть.

— Ну-у! Сказал тоже! — хмыкнул Проня.

— Сказал, ибо знаю что говорю. Великий князь Московский Иван Васильевич добровольно свою выю не нагнёт под католический крест. Мало того, он войну начнёт...

— Давно пора! — отозвался Бусыга.

Семён Бабский остервенел:

— А войну он начнёт, совсем не имея денег. И потому сначала ударит на Псков! Ему тут рядом от Москвы идти с войсками, а денег мы задолжали Москве аж за пять лет. Почти двадцать тысяч рублей!

Проня выругался в голос и закрыл лицо руками. Двадцать тысяч рублей! За такие деньги царь вместе со Псковом и его насельников спалит!

Старшина псковских купцов продолжал приговор:

— Разживётся Москва у нас деньгами, потом ударит на Великий Новгород. Потом на Казань. А уж потом...

— Ну, а мы-то тут при чём? — проорал Проня.

— А вам придётся двоим за город Псков постоять. — Семён Бабский поднялся, свистнул своим холопам, чтобы подгоняли коней. — Немедля поезжайте на Москву, да с тетрадью Афанасия Никитина. Как бы вроде купеческие послы... помимо городских властей приехали к Ивану московскому, по приговору купеческой общины... И чтобы хоть лбы расшибёте, но Ивана, великого князя, уговорите Псков не разбивать! А денег... Денег на войну против католической заразы мы, купцы, ему обнаружим. И весь псковский долг вернём. Голову на то даю...

ГЛАВА ПЯТАЯ

В новостроенной Грановитой палате Кремля великий князь Московский Иван Третий Васильевич принимал литвинских послов.

В палате удушающе пахло усыхающей штукатуркой, стояла почти банная влага, окна наглухо были закрыты, чтобы роспись на стенах вживалась в штукатурку сообразно правилам святого иконного письма. Иван Третий сидел на высоком помосте, именуемом теперь «престол», на особом троне, как бы родном брате того трона, что жена привезла в приданое...