Янтарная сакма

Арабский купец, этакая гадина, пришёл один! Один на Русь! Крепко знает арабский купец, что вызверись сейчас великий князь, как он вызверился на иноземцев в селе Архангельском или на Великий Новгород, тотчас Крымский шлях затопят волны конников. Ногайцы, калмыки, оттоманцы и даже крымчане... сожгут и Москву и всё окрест, а великого князя с людьми утащат на арканах в полон. Арабы, братья по крови... Что бы его княжеские книжники ни говорили, а вот этот вот «брат» сидит и самого великого князя Московского пугает!

— А давай будем меняться! — неожиданно предложил Иван Третий. — Товар на товар, а?

— Захаб! Аллах запретил мену с неверными! Велел брать с них золотом!

Что же ему всучить в ответ на имя его Бога такого, сильного и православного? Не всучишь. Он, гад белобородый, прекрасно знает, что князь Владимир Красно Солнышко, дабы уцелела от напастей Русская земля, за свой клочок земли Киевской пять сотен лет назад урвал себе грековского Бога. Или жидовского? Кто теперь ведает? Иначе Византия не желала принимать сторону князя Владимира, когда на него пошли с Запада наёмники скандов, а с Востока — полчища половцев и кипчаков. Любого Бога ухватишь за бороду, когда такая напасть! Сама Византия побродяжная и наняла скандов да половцев идти на князя Владимира..., А этот, белобородый, имеет полное право толкать Аллаха вперёд себя: его Бог!

— Ладно, не будем меняться, — устало ответил Абу Шейху Иван Третий. — Кажи товар! Я выберу.

Араб крикнул. Двери в горницу распахнули княжеские гридни и они же стали вносить товары Абу Шейха.

— Пока носят, — шепнул арабскому купцу Иван Третий, — я схожу тут... избавлюсь от лишней жидкости.

Купец ласково помановал левой рукой. Разрешил великому князю, ишь ты!

Иван Третий торопливо вышел из горницы. Толкнул неприметную дверь в широком проходе и очутился в «слуховом» чулане. Слушали четверо — два книжника, боярин Шуйский да тот псковской купец, именем Бусыга.

— Ну? — шёпотом спросил великий князь.

— Шейх Абу Фадх ибн Фарух, ибн Хаджадж ибн Маххабат ибн Масуди, как пишут арабские книги, был не купцом, а поэтом. Складно писал нечто вроде песен, — сообщил великому князю старший книжник.

— И такого купца, значит, нет? Хорошо...

— Резать будем? — обрадовался Шуйский.

— Погоди ты! Размахался... А кто это тогда в моей горнице трясёт белой бородой и трындит по-арабски?

— Караим, горский еврей. Есть такие, в горах живут, — пояснил второй книжник. — По всему видать — тиун, доводчик и разведчик султана турского, Махмуда Белобородого. Борода у купца крашеная. А по крови его подлой борода должна быть чёрная.

— Поджечь бороду надо, проверить, — подсказал Бусыга Колодин. — Обнажится изначальный цвет.

Пошли в горницу. Товары, что привёз лживый купец, лежали на большом столе, на лавках. Две какие-то голые бабёнки в прозрачных накидках жались в углу, отвернули к стене лица. От них пахнуло потом, мочой и пыльной травой. Ну-ну. Хорош товарец!

Иван Третий подвёл Бусыгу к Белобородому, сообщил:

— Мой главный купец. Личный. Для меня покупает...

Бусыга Колодин развернул свёрток — первый, что попался под руку на столе. На пол заструилась бумазейная дешёвая кисея. Иван Третий стоял возле окна, во двор, оглаживал бороду. Бусыга развернул следующий свёрток. В нём оказалась кривая сабля, бывшая в деле. Бусыга вынул клинок из ножен, поморгал глазами:

— Добрая вещь. Вели, великий княже, огня мне подать. Надо проглядеть лезвие.

Старший из княжеских гридней по знаку Ивана Васильевича заширкал кресалом, поджёг фитиль, поднёс его к огарку свечи, торчавшему на медном подсвечнике. Бусыга приблизил саблю к свечному огню.

— Ага! Вот здесь! — громко сообщил Бусыга. — Щербина есть! Гляди-ка сюда, купец!-

Белобородый нагнулся. Бусыга ухватил его за конец бороды, резанул по нему саблей. Тот клок, что был зажат в кулаке, немедля оказался в огне свечи. Клок завонял горько, как воняет краска на иконе, если на икону упал огарок. Концы белых волос почернели.

— Ну и кто ты теперь таков есть? — спросил купца великий князь.

Купец завращал глазами, заругался непотребным арабским слогом... В княжеском дворе громко завизжали кривоногие купцовы люди — и мигом всё стихло. Конюхи, со скуки резали тех людей татарским приёмом, как баранов, — под горло.

— Кричи Шуйского! — велел Бусыге Иван Третий. — Под землю этого скотину и на правёж. Да огня не жалеть! Ишь, обложить меня собрались! Я им не медведь. Мой боевой тотем от князя Рюрика — нападающий сокол! Иди, возьми меня в небе!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

В каменном пытошном подвале Белобородый шпиг молчать не смог. Дыба и раскалённые щипцы, да кат[65] Томила, ослобонили ему язык от молчания.

Великий князь с особым, горловым, клёкотом, видать, от бешенства, задавал вопросы. Шуйский сидел позади Ивана Васильевича, пил квас, который ставили здесь же, для палача и подручных его. Вкусен был квас, настоянный на смородине! Молодой княжеский книжник умело и скоро писал на вощяной дощечке чертами и резами: