Янтарная сакма

На восьмой день от начала новгородской осады со стороны Великого Новгорода через Старую Руссу потянулись обозы с ранеными московскими ратниками, пошли своим ходом пленённые новгородцы, поволоклись обозные колымаги с награбленным добром.

Иван Васильевич, по обычаю, разбил огромный шатёр на холме позади города. К тому шатру спешили гонцы из полков от Новгорода. Со стороны Москвы подходили и подъезжали ратные люди и купцовый люд. Купцы московские скупали у великого князя добро, добытое в Новгороде. Иван Васильевич не торговался, отдавал добро за половину цены.

Он как раз вертел в руке древнюю монету, вырученную за награбленное, хмыкал. Тихо вошёл подьячий Варнаварец:

— Последние вести, великий государь!

— Годи! Монета, подскажи мне, чья? Сам не разберу.

Варнаварец, родом из византийских земель, с Чёрных гор, бегунец от великого султана, взял тяжёлую серебряную плитку округлой формы:

— Огня бы мне, оттиск слепой больно.

Челядинец великого князя запалил толстую свечу, поднёс.

— Ой, май карагай! Чума меня забери! — удивился Варнаварец, разглядев письмена. — Наша это монета, великий государь! Ас Сур Бани Баала Лонга! Вавилонское письмо, знак Быка! Не чекан это — литьё! Писано, что здесь шестьдесят мин серебром! В те времена три сотни боевых верблюдов стоили столько!

— Ну, купчина, ну Копейкин! — восхитился великий князь. — Выйдешь от меня, вели у этого купчины все древние монеты отобрать, заменить монетами моего чекана, вес на вес. А старые монеты спрячем. Поглубже. Потомкам на диво. Ну, а теперь — говори!

— Двое суток полк Данило Щени держал новгородское ополчение. Да, поболее чем пять тысяч лучников да шесть тысяч копейщиков и топорников ринулись было через реку Волховец на полк Данилы! Выкосили новгородцы почти весь засадный полк. Рванулись в твою сторону, да тут вот наши татары... Если бы не татарский внезапный рейд по задкам того ополчения... Нету теперь у новгородцев ополчения. Ничего у них нет! А Данило Щеня с тремя ранами едет сам к тебе, великий государь.

— Так. Отчего выкосили засадный полк — сам знаю. — Иван Васильевич зло затопал по деревянным плахам шатра, ковров на полу он не любил: насекомых брезговал.

— Конечно, знаешь, великий государь. Большой полк боярина Патрикеева подошёл к Даниле с опозданием на день да на ночь.

— Так. Патрикеев, лис старый, он где?

— Едет к тебе. Весь болен и ослаб.

— Ко мне не допускать, сунуть его в подвал Троицкого монастыря!

— Туда бы не надобно, великий государь. Там ты уже законопатил Ряполовского боярина да Бельского, сына Иуды.

— Некогда выбирать. Сидеть им всё равно недолго. Ещё?

— Жида Схарию взял на побеге к шведам новгородский купец Ванька Коробов. Ждут в твоём обозе.

— Чего это за новгородский купчик к нам перекинулся, а?

— А земляки они с Данилой Щеней, оба родом из Торжковского погоста. Данило его и подговорил жида взять. Иначе ушёл бы, собака!

— Так. Купчинке новгородскому ждать меня на Москве. Пусть там ему и дом, и прочее найдут. Семью он вывез?

— Нет, государь, семью купчинки новгородцы порезали. Узнали, что он переялся на твою сторону.

— Возмещу потерю! Город сгорел?

— До трети улиц сгорело, а так — ничего.

— Хорошо воевали, ловко! Теперь пиши на отдельном листе: «Жида Схарию определить на подворье боярина Шуйского». Шуйский уже изготовился его принять... Пиши далее, что поить, кормить, содержать с-с-скотину Схария, как бы заморского врача или там... мастера по металлу. Без обид. В ласковости и неге. Записал?

— Сейчас...

— Пиши, что расход на содержание жида Шуйский станет делать сам, потом подавать расходную бумагу на имя великого государя Дмитрия Иоанновича... Пиши, пиши... Так. Потом будет ему сделан возврат из казны потраченных средств. Но не менее как сто рублей в день...

Варнаварец поднял недоумённое лицо на великого князя, но тут же опустил лик к письму, понял, зачем пишет неуёмную бумагу.

— Написал? Теперь ставь подпись: Дмитрий Иоаннович, государь всея Руси руку приложил... Ну, детский пальчик, обмакнуть в чернила, ты сам найдёшь.

Варнаварец кивнул. Пальчик всегда найдётся. А как же государь?

— Давай подпишу сразу эту бумагу и пустой лист. На пустой лист перенесёшь, что сейчас написал, пальчик приложишь и пусть та бумага за подписью волчонка Дмитрия очутится в Литве или в Польше...

На писаном и на пустом листе Иван Васильевич в самом низу мелко, как бы подобострастно, подписал: «Согласен. Иван Третий».

Варнаварец хмыкнул:

— Могу, великий государь, перетолкнуть эту бумагу хоть папе римскому.

— Не надо. Тогда враньё почуют. Пусть ляхи слёзы умиления льют по жиду, им бы так жить... Я потом с ним самолично, со Схарием... Шуйскому накажи, чтобы жид через месяц был здоров, весел и ждал меня с радостию великой.

Варнаварец покачал головой. Да уж, иметь дело с Иваном Третьим — всё равно что целоваться с кабаном.

Иван Третий косо глянул на безмерный обоз, тянувшийся из новгородских пределов в сторону Москвы, спросил:

— Шведы — что? Литвины — как? Как псковские?