Янтарное побережье

— Никак пить бросаешь? Или думаешь, мы ко дну пойдем? — выжимаю наконец из себя подобие шутки.

— Ни то, ни это. Полгода назад, как раз перед этим рейсом, вызвали меня в кадры, велели справки собирать для пенсионного дела. Понял?

Он прикусил губу, веки у него подрагивали над выцветшими серыми глазами. Потом он поднялся, выпрямился во весь рост, за спиной у него краб тихоокеанский, его собственность. Шагнул я к нему, почувствовал рукой пожатие его сильной руки, и, по-моему, мы обнялись еще и прильнули друг к другу, как будто мы потерпевшие крушение рыбаки, которых отыскали посреди моря.

Перевод А. Щербакова.

Анджей Гжиб

«Вечерний холодок в долине…»

Вечерний холодок в долине
проснулся месяц
глядит на пятна гнезд голубиных
высокая ночь

Гудит над прудами хор многозвучный

туман скользит в камышах
сверчок тихонько зовет кого-то
Побудем здесь еще чуть-чуть

Перевод И. Русецкого.

Тухольские боры

На древках сосен вымпел неба
от выстрела взметнулась сойка
яркий свет наискось хлестнул
эхо застыло во мху

Это воспоминанье

ведь не было нас в ту ночь
когда их пригнали всех пятерых
и каждому пулю в лоб

Лес укрыл трупы обнял корнями

стер ржавую кровь с висков
и вознес ее белой тучи орел
над колючим лесным пьедесталом
в иное время

Перевод И. Русецкого.

Мадонна

Мадонна Микеланджело
Мадонна с картона да Винчи
Мадонна Вита Ствоша
Мадонна у сельской дороги
Тысячи изображений
Миллиарды матерей
Женщины Рима Флоренции
И Освенцима
Не изваяния
Не картины
И не иконы
Матери
Мама — старушка моя вся в морщинах
Моя Мадонна

Перевод И. Русецкого.

Анджей Твердохлиб

На той стороне улицы

Та весна началась как обычно. И не было никаких надежд, будто она принесет с собой что-то новое. Но то новое, по-крайней мере для меня новое, казалось со стороны банальным.

Окно моей комнаты выходило на улицу, серую и неинтересную, как всегда в конце зимы. Всякий раз, когда я видел каменные дома на той стороне улицы, меня охватывала тоска. Стены были под стать улице — серые, грязные, обшарпанные. Прожив здесь три года и приобретя некоторый опыт, я знал, что через месяц их прикроет пышная зеленая листва растущего под моим окном каштана. Пока же голые ветки только нагнетали тоску.

Приближалась середина апреля. В домах на той стороне улицы уже распахивали окна, и с каждым днем открытых окон становилось все больше и больше. По утрам на подоконниках громоздились горы перин и подушек. Хозяйки делали предпраздничную уборку. Под вечер в окнах появлялись мужчины: глядя бездумно куда-то вдаль, они курили, временами вели неспешные соседские разговоры.

По внешнему виду я знал почти что всех. Раньше даже развлекался, стараясь отгадать, кто кем работает, чем интересуется. Они были для меня частью улицы, как, к примеру, забытая кем-то груда кирпичей перед домом номер двенадцать, газетный киоск или гипсовый Аполлон на крыше одного из домов, неизвестно откуда и зачем попавший туда.

Каждый день, вернувшись из консерватории, я, как и все мужчины, подходил к окну и тупо смотрел на улицу. Правда, недолго, времени было в обрез. Как-то в ясный, почти весенний день я заметил, что напротив, в старом четырехэтажном доме, прямо напротив моего окна, поселилась новая жиличка — девушка лет двадцати, а может и моложе. У нее были длинные каштановые волосы, а лицо как у кинозвезды, самой что ни на есть красивой. Как только она появлялась в окне, я бросал все дела и любовался ею. Говорю же, все выглядело банальным — ведь красивых девушек на свете сколько угодно. Даже пошловатым. Но в то же время и сентиментальным, поскольку я совершенно не намеревался заводить с ней шуры-муры.

Целую неделю потратил я, чтобы обратить на себя ее внимание — и при этом, опять же, без всякого намерения завлечь. Так, что-то вроде знакомства на расстоянии, какая-то ниточка. Мы обычно стояли каждый у своего окна, друг против друга, но ни разу, даже на мгновение, она не остановила на мне взгляд. Теряя терпение, я прибег к уловке. В эту пору дня я проигрывал различные упражнения для пальцев. А тут начал барабанить на пианино старые и новые шлягеры.