Второй этаж гаража я полностью переделала под себя. Мое личное пространство. Для тихого творчества. Мне казалось, это важно: настоящий дом для стола, мольбертов, красок, кисточек и швейных машин. Я раскошелилась на диван из «Поттери барн», чаеварку «Бревилль» и деревянное панорамное окно, чтобы подглядывать за жизнью на верхних этажах нашего дуба.
Через неделю после того как закончились работы и я сидела в новенькой мастерской, потягивала чай и наслаждалась великолепной белизной свежеотремонтированной комнаты, до меня внезапно дошло: мне не нужно личное пространство. Я не хочу отгораживаться от Чарли и не видеть, как она распахивает дверь, возвращаясь из школы. Поэтому тихим творчеством я занимаюсь в гостиной, а в мастерской работает мой младший брат (писатель), когда приезжает в гости из Лос-Анджелеса. Еще там прячется Чарли, когда каждое мое слово действует ей на нервы. «Не знаю почему, мам. Меня злит не то, что ты говоришь, а что ты вообще
И именно поэтому наша гостиная завалена парчой, бисером, выкройками – и шлепками Чарли, учебниками, одинокими серьгами и крошечными резинками для брекетов. Мы с ней договорились не обращать внимания на бардак в нашей общей комнате (хлебные крошки и муравьи – исключение). Дважды в месяц мы вместе наводим здесь порядок и чистоту. Это место счастья, место, где мы творим, спорим и оттачиваем свою любовь.
В мастерской полно народу. Сюзанны въехали сразу же – стоило последнему слою краски «белый лен» лечь на стены. Здесь им комфортно, и они могут болтать без умолку – порой совсем как глупые школьницы на девичнике.
Пора уже подняться к ним. Поздороваться.
Нарисовать занавеску. Узнать, не висит ли она на окне их спальни.
Но нет, пока нет. Надо копать.
Я вновь смотрю в зияющую дыру. На сей раз это бассейн с шоколадным месивом прелой листвы и дождевой воды на дне.
Какая глупость. Какое разочарование. Я натягиваю капюшон армейской толстовки дочки. На часах 17.27. Холод ужасный. Я не была здесь с тех пор, как мы с Чарли переехали (ей было два годика). По дороге сюда – один раз я свернула не туда, куда нужно, – мне пришло эсэмэс от дочери: «Есть хочется». А через двадцать минут: «Крутая пачка!», и еще минуту спустя: «?????»
Я пыталась перезвонить, но она не сняла трубку. Телефон у меня в кармане снова жужжит. Солнце опускается все ниже: большой оранжевый мяч решил поиграть в другом месте. Окна квартиры пылают закатным огнем, поэтому я не вижу, что внутри. Надеюсь, никто не смотрит на женщину в капюшоне и с ржавой лопатой в руках.
– Почему ты не у Анны? – выпаливаю я в трубку вместо приветствия. – Ты же собиралась к ней в гости! – Как будто мои слова все исправят.
– У нее мама заболела. Нас забрал из школы ее отец, и я сказала, что меня можно отвезти домой. Где ты? Почему не отвечала на сообщения?
– Я пыталась позвонить. Я была за рулем и немного заблудилась. А сейчас я уже в Далласе… по работе. Дверь заперла?
– Мам. Мне бы поесть.
– Закажи пиццу в «Сладкой маме». Деньги в конверте под телефоном. Попроси, чтобы доставил Пол. И не забудь посмотреть в глазок! Когда он уйдет, сразу же запри дверь и включи сигнализацию, вбей пароль.
– Номер подскажешь?
– Чарли. Ты же его знаешь.
– Да не пароль, а телефон «Сладкой мамы»!
Странный вопрос от девушки, которая только вчера нашла в «Гугле», кто такой Саймон Коуэлл – молодой помощник режиссера, полировавший топор Джека Николсона в «Сиянии».
– Чарли, ты чего? Я скоро вернусь. Задержалась, потому что… забыла дорогу.
– А почему говоришь шепотом?
– Пицца, Чарли. Глазок. Пароль. Не забудь. – Но она уже повесила трубку.
– Эй!
Ко мне быстро приближается человек с триммером в руках.
– Это частная территория! Что вы тут делаете во время ужина – да еще с лопатой?!
Характерная гнусавость мешается с угрозой и недовольством: я нарушила этикет – осмелилась потревожить кого-то во время ужина. Фирменный техасский коктейль.
– Я здесь раньше жила.
– А лопата зачем?