Читаем Януш Корчак. Жизнь до легенды полностью

Он на самом деле твердо знал: если за дело берется Стефа, то все будет хорошо.

«Неужели порядочные люди, так сказать, „с верхней полки“, непременно обречены на Голгофу?»[109] — однажды записал Корчак в дневнике.

Ответ: да. Обречены. Понимание этого позволяет нашему герою хоть в какой-то мере воспринимать и собственные страдания и страдания близких людей, как нечто естественное.

5

А теперь про Голгофу Стефании Вильчинской.

Метафора? В какой-то мере. Но очень близкая к правде.

Те самые странички из дневника воспитанницы, которые были опубликованы в газете Дома сирот.

«Боже, какой сейчас мороз! <…> Панна Стефа говорит, что такой тяжелой зимы не видела уже много-много лет.

На нашей улице есть пекарня и угольный склад. Вечно стоят очереди. Держат в руках талоны и жмутся друг к другу, сейчас десять часов, а они так стоят с шести утра. <…>

Наконец закончился этот страшный Семнадцатый Год.

Боже, если Ты есть, сделай так, чтобы больше не было таких лет. Услышь нас, потому что мы не можем больше выносить морозов и голода. Дай нам, Боже, больше хлеба, картошки и угля. Что война закончится, я уже не верю. Я уже забыла, как выглядит мир без войн и сирот. Но пусть хотя бы не будет такого голода, пусть пройдет эта страшная тифозная эпидемия, которая каждый день отправляет еще одного ребенка в больницу»[110].

Тут надо что-то комментировать, добавлять?

И в дикие морозы, и в иссушающую жару одна женщина должна была всем обеспечивать 150 воспитанников плюс учителя, плюс технический персонал, чтобы жизнь казалась относительно нормальной.

Забегая вперед, заметим, что, когда Корчак вернулся в Дом сирот, его встретили вполне себе бодрые дети, никакой дух печали в его доме не царил.

Он вернулся не в разоренное гнездо. Вернулся туда — откуда ушел. И еще 15 лет Дом сирот жил по тем законам, которые Корчак считал правильными. Пока не пришли фашистские нелюди и не согнали всех сначала в гетто, а потом и в газовые камеры.

Интересно, что, руководя детским домом четыре года, — да каких года! — и очевидно поняв, что она может быть директором, Стефания Вильчинская по-прежнему не претендует на эту должность.

Она не делает карьеру и не стремится к этому. Она помогает детям жить, реализует взгляды Корчака, в разработке которых, к слову, принимает активное участие.

Нам неизвестно, как благодарил Корчак Стефанию за эти четыре года, да и благодарил ли, но мы знаем точно: когда он вернулся в Дом сирот жизнь пошла такая, будто не было страшной войны.

С 1920 по 1930 год у Корчака выходит десять книг — по одной в год. С одной стороны, это свидетельствует о его невероятном трудолюбии, но, с другой — о том, что он был уверен: в Доме сирот все хорошо. Можно немного отвлечься, написать книгу.

Пока же наш герой идет на фронт, еще не зная, что за четыре военных года напишет главную свою книгу; встретит женщину, которая будет играть в его жизнь большую, но, как водится, неясную роль; познакомится с методом великого педагога Марии Монтессори…

В общем, много еще всего произойдет в его жизни, которая всегда была бурной.

А она будет просто сохранять их Дом сирот.

Хотя это как раз и совсем не просто…

<p>Глава шестнадцатая. Поговорим с Корчаком</p>1

Любой автор, пишущий книгу для самой знаменитой российской книжной серии «Жизнь замечательных людей», в сущности, что делает?

Подводит итоги отдельных событий, которые впоследствии складываются в жизнь героя, а его надо попробовать понять и приблизить к читателю.

Вот, собственно, и все, что нужно стараться делать, к чему стремиться.

Пока Стефания Вильчинская героически сохраняла Дом сирот в Варшаве, Януш Корчак воевал на фронте Первой мировой войны. Это тяжелая, кровавая, страшная, военная жизнь. Но и в ней, разумеется, находилось место не только пулям и крови.

Как подвести этому итог?

Их — итогов — на самом деле не один, а два.

Первый — это, собственно, результат военных лет: что человек увидел, понял, осознал… Поиски ответа на вопрос: как изменила и изменила ли война личность нашего героя, его взгляды на себя и на мир?

Другими словами: это тот итог, который в той или иной степени можно подвести в жизни любого человека, прошедшего войну.

Но есть и второй результат, он — уникален и принадлежит только и исключительно нашему герою. Это книга «Как любить ребенка». Мы уже говорили: одна из лучших педагогических книг в истории человечества была написана на фронте.

В этом можно видеть вполне себе оптимистичную метафору, и даже символ: спасая раненых, в грязи и крови, врач думает о будущем, думает о детях.

Однако самое поразительное: эта чуть романтичная метафора и этот красивый символ — абсолютно правдивы.

С какого итога начать?

Я решил: со второго, с книги, которая сделала Януша Корчака и великим писателем, и великим педагогом.

Именно в работах «Как любить ребенка» и последующих за ними: «Право ребенка на уважение» и «Правила жизни» наш герой предлагает новую философию отношения к детям.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза