Януш Корчак. Жизнь до легенды

«Я видел покалеченных, которым руку-ногу оторвало, живот разворотило, так что кишки наружу; ранения лица, головы, раненных солдат, взрослых, детей.

Но говорю вам: самое худшее, что можно увидеть, это когда пьяница бьет беззащитного ребенка, или когда ребенок ведет пьяного отца и просит:

— Папочка, папочка, пошли домой»[112].

6

Ко мне «на поговорить» пришел папа четырнадцатилетнего мальчика. Папу волновал чрезвычайно важный вопрос, хотя серьезный отец сразу предупредил, что на его решение у него совсем мало времени.

Вопрос такой:

— Я считаю, что сын должен быть юристом — очень востребованная профессия. А жена настаивает: лучше стоматологом. Кто из нас прав, скажите?

Я поинтересовался:

— А у самого пацана спрашивали?

Папа посмотрел удивленно:

— Зачем? Ему ж четырнадцать лет, он еще ничего не понимает в жизни.

Подлинная история XXI века… А как же было в XIX, XX?

Педагогические книги Януша Корчака совершали подлинные революции в умах.

Мы уже немного говорили о том, как относились к детям в те годы (и чуть предшествующие им), когда жил великий педагог. Настало время продолжить и расширить наш разговор.

Итак. Что такое отношение к детям во времена Корчака и в годы, предшествующие этим временам?

Вот что пишет замечательный исследователь Вера Бокова: «Дети умирали при появлении на свет, гибли от детских болезней, их косили эпидемии и несчастные случаи. В общем, если из пятнадцати рожденных выживало пятеро, родители считали это милостью судьбы… К смерти ребенка не относились как к непоправимой трагедии»[113].

В 1915 году провели исследование в десяти американских сиротских приютах, куда сдавали детей-сирот и отказников. Во всех учреждениях, кроме одного, все (!!!) дети умирали, не дожив до двух лет. Начало ХХ века.

Дети были рабочей силой. Мало оплачиваемой, а потому выгодной. По приблизительным подсчетам в середине XIX века количество детей до четырнадцати лет составляло на фабриках и заводах России четверть — 25 процентов. Поскольку заступиться за себя дети не могли, а за них заступаться было, как правило, некому — гоняли их нещадно. Они работали иногда по 13 часов, то есть более полусуток.

Характерно, что на многих фабриках и в России, и в Европе окна в цехах задраивали занавесками, чтобы дети не отвлекались, глядя на улицу. Так они и трудились в душных темных помещениях.

Рабы ХХ века…

Что, детей разве не учили? — возникает вопрос.

Учили… Почти по Пушкину: «Мы все учились понемногу / Чему-нибудь и как-нибудь».

Вывод о том, как учили, делает не кто-нибудь, а великий русский педагог, основатель русской научной педагогики Константин Ушинский.

Вывод сей предельно прост: «Нужно ли еще доказывать, что теперь несчастный мальчик, попавший в классическую гимназию, если дойдет не далее 3-го класса, то положительно ничего не знает?»[114]

Карин Калверт в своей замечательной книге «Дети в доме» описывает такой эпизод. В гости к даме зашел некий Уильям Моррис со своей сестрой. «Когда его спросили, сколько у сестры детей, пораженный Моррис ответил: „На самом деле я никогда не спрашивал ее об этом“ и пояснил, что считает „детей гораздо более скучными, чем щенки или котята“»[115].

Дети — не люди. Дети — некие существа, которые в перспективе могут превратиться в людей.

Очень точно написал об этом замечательный драматург Вадим Коростылев в пьесе, посвященной Корчаку (напомню: здесь он назван Учитель) «Варшавский набат», о которой мы уже говорили.

«Вольф [немецкий учитель]. Герр учитель! Поймите! Дети — это только черновики. Каждый ребенок — это только черновик человека. Неудачные черновики выбрасывают, сжигают. Они не должны становиться достоянием.

Учитель. Черновики?.. Значит, вы тоже были когда-то черновиком? И вы полагаете, что получилось очень удачно, когда вас переписали набело? Вы уверены, что вы достояние?»[116].

За тридцать лет до этих событий, на фронте не Второй, но Первой мировой войны, Корчак вряд ли мог представить, какие ужасы ждут его самого и воспитанников его Дома сирот, когда его страну оккупируют фашисты. Однако протест против того, чтобы ребенка воспринимали как «черновик жизни», как недочеловека бурлил в нем уже тогда.

И книга «Как любить ребенка», если угодно, — выраженный протест против такого взгляда на детей.

Ребенок не готовится жить, а живет! — утверждает Корчак. — Причем подчас более интересной и насыщенной жизнью, чем взрослые.

Вадим Коростылев, хорошо изучивший не только жизнь, но и философию Корчака, пишет об этом, почти дословно цитируя Корчака: