«Янычары» Ивана Грозного. Стрелецкое войско во 2-й половине XVI – начале XVII в.

Естественно, что эта новая тяжелая обязанность не вызывала особого восторга у стрельцов, тем более московских, присланных в украинные города для несения «годовой» службы[621]. Как бы то ни было, но если уже пищальники противопоставляли себя тяглому населению и вели себя по отношению к нему так, как полагается прирожденным воинам, т. е. «имали» «силно» у крестьян и посадских провиант и фураж, а то и нечто более существенное, то что тогда говорить о стрельцах, «выборность» которых, вне всякого сомнения, ставила их на особенную высоту над тяглецами (а иначе с чего бы это, как было показано в предыдущей главе, крестьяне стремились любыми правдами и неправдами записаться в стрельцы или, на худой случай, в казаки?). И как только представилась такая возможность, то служивые, и стрельцы в том числе, с удовольствием позабросили «десятинную пашню» («А со 112 году, как почала быть от расстриги смута и на Ельце с того межусобья по 124 год государевы десятинные пашни не пахали за войною и за смутой, что Елец по многие годы был в смуте и в непослушанье…»[622]).

Однако Москва вовсе не была намерена так просто отказываться от «десятинной пашни», обзаведение которой сулило немалые выгоды, почему, как только ситуация в стране несколько стабилизировалось и взбаламученное Смутой море стало спокойнее, решение о возобновлении «десятинной пашни» не заставило себя долго ждать. И вот, к примеру, «в 124-м году (т. е. 1615/16 г. — В.П.) по государеву цареву и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии указу велено на Ельце государеву десятинную пашню, что пахали при царе Борисе по 100 десятин в поле пахати по прежнему детьми боярскими ельчаны и елецкими стрельцы и казаки и пушкари и затинщики и всякими служилыми и жилецкими людьми»[623]. В этой цитате из «Десятни» обращает на себя внимание пассаж о 100 десятинах, которые надлежало вспахать и засеять, а потом собрать и обмолотить урожай украинным служилым людям, в т. ч. и стрельцам, — новая норма вспашки была вдвое меньше, чем при царе Борисе Годунове. Очевидно, что в столице решили пойти на весьма существенное облегчение «службы», памятуя о том, что введенная правительством Бориса Годунова повинность стала одной из причин, почему служилый люд украинных городов массово поддержал самозванца. Однако полностью отказаться от «десятинной пашни» в Москве не могли, ибо в южных уездах остро ощущалась, несмотря на все меры, нехватка пашенных крестьян, которые смогли бы взять на себя снабжение хлебом тамошних служилых людей и сняли бы с них эту тягостную повинность.

«Полковая» стрелецкая служба и «ратный обычай»

При всей важности караульной, полицейской, пожарной и иной «служб», которые несли стрельцы по городам, важнее всего была, конечно, служба «полковая», военная. Для нее, собственно, изначально и предназначались «выборные» стрельцы (наряду с охраной особы государя). Московских стрельцов отправляли, по словам Котошихина, «на службы в полки з бояры и воеводы приказа по два и по 3 и болши, по войне смотря»[624], но эта обязанность возлагалась и на стрельцов городовых[625], которые также не сидели дома сложа руки, пока государевы рати бились с его государевыми ворогами. Так, к примеру, в «молодинском» разряде 1572 г. упоминаются не только московские стрельцы, но и стрельцы из Чернигова, Стародуба, Новгород-Северского, Почепа и Венева, Смоленска, Рязани и Епифани[626], а в разряде государева Ливонского похода 1577 г., помимо государевых и московских стрельцов, участвовали стрелецкие «вексилляции» из Себежа, Красного, Опочки, Козельска, Белева, Перемышля, Лихвина, Невеля, Великих Лук, Заволочья, Юрьева/Дерпта, Вильяна/Феллина, Алыста/Мариенбурга, Пернова, Новгородка Ливонского/Нойхаузена, Ругодива/Нарвы, Ивангорода, Яма, Копорья, Орешка, Корелы, Полоцка, Сокола, Усвята, Озерищ, Нещерды, Перколи/Пюркельна и Солочи/Салиса[627].