«Янычары» Ивана Грозного. Стрелецкое войско во 2-й половине XVI – начале XVII в.

Технические характеристики и внешний вид стрелецких пищалей/ручниц можно попробовать реконструировать, исходя из свидетельств современников (прежде всего иностранных наблюдателей), археологических находок и, само собой, обращаясь к музейным коллекциям Западной Европы, где сохранилось немало образцов ручного огнестрельного оружия, датируемого XVI — началом XVII в. Одно из самых известных описаний стрелецкой пищали оставил английский дипломат Дж. Флетчер, которого мы уже упоминали прежде. По его словам, «ложа их (московских стрельцов, которых Флетчер мог воочию видеть во время своего пребывания в Москве в конце 80-х гг. XVI в. в царствование царя Федора Иоанновича) ружья сделана не так, как у каливера (переходный вариант от легкой аркебузы к более тяжелому и мощному мушкету. — В.П.), но [эта] ложа прямая и ровная (в чем-то схожая с охотничьим ружьем), ствол [ружья] массивный и грубый, очень тяжелый, но стреляющий при этом небольшой пулей» (в оригинале фраза звучит следующим образом: «The stocke of his piece is not made caliever wife, but with a plaine and straite stocke (somewhat like a fowling piece) the barrel is rudely and unartificially made, very heavie, yet shooteth but very small bullett»)[477]. Кстати, о ружейных ложах. Немецкий торговец и авантюрист Георг Паерле, уроженец Аугсбурга, приехавший в Москву, как и Немоевский, накануне бракосочетания Лжедмитрия I и Марины Мнишек, описывая торжественный въезд царской невесты в русскую столицу, упоминал 1000 московских стрельцов, имевших «длинные ружья с красными ложами»[478].

«Неискусность» и «грубость» ствола стрелецкой пищали, очевидно, связаны были с особенностями технологии его массового изготовления русскими кузнецами (о чем мы вкратце уже писали выше). Впрочем, эта «грубость» имела и оборотную положительную сторону — стволы выходили достаточно надежными и служили своим владельцам много лет, неоднократно переделываясь и модернизируясь в соответствии с оружейной «модой» и вкусами хозяина. Любопытное описание испытаний ружейных стволов на прочность оставил архидиакон Павел Алеппский, посетивший Москву при Алексее Михайловиче. «Каждый вечер в это лето мы ходили смотреть на ружейных мастеров, — писал в своих путевых записках архидиакон, — которые, собрав все ружья, ими изготовленные, размещали их рядами друг подле друга по склону кремлевского холма, обращенному к реке, наполняли их порохом, клали затравку на все лежащие рядом и зажигали ее длинным железным прутом, накаленным в огне. Те ружья, которые были прочны, оставались в целости, а непрочные тотчас разлетались в куски от большого количества пороха»[479].

Приклад, очевидно, относился к «немецкому» типу, наиболее раннему и отличавшемуся от более поздних образцов отсутствием ярко выраженной кривизны (любопытно, но именно такого рода ложи и приклады пищалей, из которых стреляют русские воины, присутствуют на миниатюрах Лицевого летописного свода, датируемого концом 60-х–70-ми гг. XVI в.). Малый же калибр и вес пищальной пули, что особо отметил Флетчер, подтверждается в первую очередь данными анализа свинцовых пуль, найденных в ходе археологических раскопок. Пищали 2-й половины XVI — начала XVII в. действительно стреляли небольшими свинцовыми пулями. На это указывают, к примеру, находки, сделанные в ходе раскопок на месте казачьих слобод в округе крепости Епифань и на территории бывшего Тушинского лагеря Лжедмитрия II и его сторонников. Епифанские казаки вооружены были пищалями калибром преимущественно от 10 до 14–15 мм при весе пули от 7 до почти 20 г. О малокалиберности (относительной, конечно) и «легковесности» пуль основной массы ружей, использовавшихся русской (и не только) пехотой начала XVII в., говорит и анализ находок, сделанных на территории Тушинского лагеря. Большую часть найденных здесь свинцовых пуль составляют пули диаметром от 10 до 14 мм при весе до 14 г.[480]