Япония. Год в дзен-буддийском монастыре

В Индии один отшельник медитировал на берегу реки, когда его побеспокоил какой-то юноша. Юноша поклонился и сказал:

— Учитель, позвольте мне стать вашим учеником.

— Зачем тебе это?

— Затем, что я хочу найти Бога.

Отшельник вскочил, схватил юношу за шею, затащил в реку и затолкал с головой под воду. Через минуту он вытащил юношу из реки. Тот выплюнул воду, попавшую ему в рот, и закашлялся. Потом пришел в себя.

— Чего тебе больше всего хотелось, пока я держал тебя под водой? — спросил отшельник.

— Воздуха, — ответил юноша.

— Очень хорошо, — сказал отшельник. — Возвращайся туда, откуда пришел, и приходи ко мне, когда захочешь найти Бога так же, как только что хотел воздуха.

Я пришел в монастырь не для того, чтобы найти Бога. Я хотел получить объяснение существования, объяснение столь ясное, что все мои вопросы отпали бы сами собой. Я хотел знать, зачем все началось, потому что, как мне казалось, не могло ведь все начаться только для того, чтобы снова закончиться. Зачем в таком случае все эти проблемы, боль, поиски того, что нельзя найти? Даже если бы объяснение совпало с идеей «Бога», это не сделало бы меня ищущим Бога. Я предпочитал называть себя беспокойным созданием. Но кем бы я ни был, благочестивым или беспокойным, я что-то хотел найти. Я пришел к наставнику, который, как я думал, имел то, что мне было необходимо, или хотя бы знал путь к тому, что я искал. Он указал мне путь, но я не пошел по нему.

Чего я только не делал в первые недели после Рохацу! Я отыскал возможность сделать свою монастырскую жизнь приятнее. «Медитируя», я и не пытался сосредоточиться. Я считал минуты, оставшиеся до конца периода, дремал, тренировался, чтобы удерживать свое тело в равновесии, когда я засыпал, и спал. Чтобы убить время, я воображал себе все что угодно. Боль беспокоила меня теперь гораздо меньше, я научился сидеть в равновесии, не чувствуя ног и спины. Мне нравилась еда в ресторанах, которую мне когда-то прописал врач. После сытного обеда неплохо молча посидеть, покурить, выпить кофе. Я всегда брал с собой какую-нибудь книгу и проводил полчаса за чтением. Уроки японского языка, которые я продолжал брать, были мне очень интересны, а иероглифы, некогда такие загадочные, начали наконец обретать смысл. Я прилежно упражнялся, исписывая одну тетрадь за другой. Я уже мог заставить окружающих понимать себя, и, когда деликатные японцы хвалили меня за успехи, я сиял от гордости. Существовали также баня и прачечная, где аккуратно стирали и гладили мою одежду. Я даже отыскал парикмахерскую, где работали девушки, и там меня регулярно брили и делали массаж шеи.

В книге о тибетском буддизме я вычитал, что тому, кто знает, как упорядочить свою жизнь, будет уютно даже в аду. Я вполне с этим согласен. Я почувствовал себя уютно в дзенском монастыре.

Я смирился с тем, что не решил коан. Коаны сложны, всем это известно. Никто и не ожидал, что я на скорую руку его решу. Разве не было монахов, которые боролись со своим коаном шестнадцать лет и только после этого пробивались сквозь стену? Так чего же вы хотите? Правда, мне до сих пор казалось, что наставник и впрямь каждый день надеется, что именно сегодня я решу коан, но такова его роль. Наставнику приходилось притворяться, что он ждет от меня ответа здесь и сейчас, хотя он, разумеется, знал, что к ответу я и близко не подошел.

Сэссины устраивались каждый месяц, и тогда мои удовольствия прекращались, приходилось работать. Во время сэссина невозможно избежать давления монастыря. Молодые монахи видели, что путь к бегству отрезан, и пытались выполнить обреченное на провал задание. Старший монах тянул, наставник толкал, монахов били палкой, кричали на них, а я порой даже медитировал в неурочный час, когда сидел в комнате или где-нибудь в саду, и пытался избавиться от мыслей, чтобы ухватить коан, который постоянно от меня ускользал.

Я заметил, что молодые монахи научились обходить монастырские запреты. Они не могли, как я, посещать рестораны и другие общественные заведения, поскольку носили монашескую одежду, да и бритые головы выдавали. Но у них была гражданская одежда, которую они прятали по комнатам или где-то еще, куда никто не заглядывал. Когда они переодевались и надевали шапки, никто не мог бы их узнать. Я видел, как ночью они перелезали через стену — для этого у них была специальная лестница.