Японская кукушка, или Семь богов счастья

…К счастью – и это было следующим мистическим совпадением моей судьбы, – далеко за этим ходить не было никакой надобности. Потому что в Талашкине, с тех пор как его усадьбу купила княгиня Тенишева, как нигде в округе жили даровитые мастера, собранные в артели, ею же самой организованные; ей также принадлежали земли и школа для крестьянских детей. Мне в ту пору было лет двенадцать, и про перемены в селе я знал понаслышке, проводя почти всё время в гимназии. А на хуторе Флёново, что было от нас рукой подать, размещались не только школа, но и художественные мастерские. Там всегда что-то строгали, пилили, тесали, «выкаблучивали», как говорила бабушка, и поскольку дерева как плотницкого материала повсюду было много, скоро уже никого не удивляли витиеватые завитки на резных ставнях, заморские чудища на карнизах, многострельчатые своды изб, словно сошедших со страниц народных сказок, и всё чаще можно было увидеть супники и самовары, расписанные эмалью, и прочую хозяйскую утварь в домах сельских жителей. Для меня это было частью некоего привычного фона нашей жизни, и я не сомневался, что в любом селении должно быть то же самое. Более того, потому что я понимал – мы тоже были из благородных, только что не князья, а так – образованные, но без дворянского титула, я даже и не считал возможным, что когда-нибудь займусь подобным делом – выпиливать из дерева какие-то там фигурки, что потом раскрашивали густыми яркими красками и бойко продавали на крестьянских ярмарках. Эта сторона жизни была для меня довольно обычным, порой совершенно не замечаемым фактом. Я витал в облаках, сражался с пиратами, мечтал об открытии неизвестных островов и только после событий того лета понял, что путь, который я себе нарисовал, провалился и на самом деле не имел ничего общего с моей настоящей судьбой. Но для того, чтобы я это понял, мне нужно было пройти через тернии выше описанные и, как это ни печально, расстаться со многими грёзами своего надуманного Робинзонства.

Но как же подобраться поближе к своему плану? И получится ли у меня то, что я задумал? Я кружил по комнате на костылях с тревогой в сердце. Стоя у окна, долго всматривался в очертания облаков, деревьев, скамьи, где мы болтали с Костей обо всём на свете, слушал пересвисты ласточек и горихвосток, залетающих в сад полакомиться червячками на падалице, и старался представить себе моё новое занятие.

Вот я строю себе хижину среди зарослей лип и тополей, вот я собираю по лесу древесный материал, вот я покупаю нужные инструменты в базарных лавках, и вот, перевязав непослушные чёрные пряди, а я непременно запущу себе длинные волосы, как у настоящих мастеров, ведь мне некогда будет заниматься своей внешностью, я сажусь за станок и выпиливаю крохотные скульптурки – животных, людей, птиц. Но я буду не один. За спиной у меня будет сидеть настоящий попугай, и это будет единственная дань моему романтическому прошлому на дне старого оврага. Я назову его Тортуга, и время от времени он будет кричать мне что-нибудь бодрящее. Потом ко мне зайдёт Лесовой и я буду показывать ему свои работы. И после этого мы поедем кататься верхом. «А что, ничего, – думал я, – совсем даже неплохо. По крайней мере, я буду занят каким-то делом».

Чтобы не пугать бабушку, я решил сначала поговорить с Лесовым. Нога моя ещё была довольно нетрудоспособна, потому я дождался дня, когда Пётр Петрович придёт к нам, чтобы поиграть с бабушкой в карты после вечернего чая.

Дождавшись удобного момента, когда бабушка ушла распорядиться насчёт угощения, я вышел из своей комнаты и, сложив костыли, сел рядом с гостем на диван, сгорая от внутреннего волнения.

– Ну что, Акимка, нога уже получше себя ведёт? – спросил он задорно. – Не шалит? Моя вон иногда спотыкается, – он подвигал своей деревяшкой, креплёной к закатанной штанине чёрными кожаными ремешками с заклёпками. – Вот давече иду я… – он приготовился уже было начать какую-то долгую историю, но я его перебил.

– Пётр Петрович, извините… вы поможете мне… э-э-э… построить… мастерскую?

Лесовой выпучил на меня глаза:

– Это какую же?

– Да такую, как у дядьки Паприкина, что раньше у бабушки служил по хозяйству.

– Да зачем тебе, коли уж и есть? Того же дядьки.

– Нет, не такую, – я представил себе ветхий сарай Паприкина, что-то вроде свалки разных старых вещей, деревяшек, мебели, досок, железяк и прочего хлама в пыльном чулане, откуда тот умел выуживать как фокусник нужные детали для ремонта того же – мебели, повозок, граблей, курятника и других хозяйственных построек и штуковин. – Нет, я хочу настоящую мастерскую, художественную, где буду работать только я один.

Лесовой недоверчиво посмотрел на меня, прикидывая, шучу я от скуки своего положения полукалеки или говорю о чём-то серьёзном?

– А для чего тебе мастерская? – повторил он, глядя мне в глаза.

Я не хотел пока раскрывать всех своих планов, но, как это часто со мной бывало, импульсивность моей натуры в самый ответственный момент подводила меня, и вместо осторожного объяснения, я выпалил:

– Я хочу стать мастером.

Лесовой так и подпрыгнул.